– Главное – сердца своего не жалей, даже если ты простую палочку стругаешь! Всего себя в узор вкладывай, каждую щепочку люби, понял? Тогда и люди твоей работой залюбуются…
Загит начал обтесывать черемушину, но топор так и валился у него из рук, глаза слипались сами собой.
– Топорище ближе к топору держи, – посоветовал Хаким, – так удобнее…
Приделав вязки, Загит вынес сани во двор и, собрав оставшиеся на полу щепки, бросил их в чувал.
– Давайте чаю попьем, – устало сказал Хаким. – Мать, ты подымешься?
Но Мугуйя лишь застонала в ответ. Загит расстелил на полу скатерть, и все уселись вокруг нее. Хаким вывалил на поднос дымящуюся картошку, разделил ее поровну между детьми.
– А хлеб? – робко спросила Гамиля.
– Хлеб уже ели сегодня, пусть на завтра останется, – отец тяжело вздохнул.
Раскрошив свою картошку в чай, Загит выпил похлебку и от усталости еле сидел у скатерти. Остальные дети ели картошку с солью и старались растянуть удовольствие.
– Наелись? – по привычке спросил Хаким, когда на скатерти не осталось даже картофель ной шелухи. Дети молчали. Хаким помолчал и погладил рыжеватую, с проседью, бородку. – Неблагодарные вы… Не дай бог лишиться и этой еды, что тогда станете делать? Слава аллаху за эту картошку, без нее сейчас, как волки, выли бы! Закрой-ка вьюшку, – приказал он Загиту. – Да не забудь сказать «бисмилла» на пороге, что бы бес не попутал!
Не обуваясь, Загит выбежал и стал подниматься на чердак по шаткой, приставленной к стене лестнице. «Бисмилла, бисмилла», – повторяя он, влезая на каждую следующую перекладину. В темноте он еле нащупал чугунную вьюшку, закрыл чувал и, дрожа от страха и холода, спустился обратно. Дети уже ставили посуду в передний угол, а Хаким все сидел на том же месте, задумчиво глядя на тлеющие в чувале угольки. Затем обернулся к детям.
– Аптрахим, иди-ка сюда! – позвал он.
Мальчик быстро подбежал и вскарабкался к отцу на колени. Хаким погладил любимого сына по голове, поднял его, уложил на нары рядом с матерью и стал пристраиваться рядом.
– Ложитесь, пока сыты! А то опять есть за просите…
Дети только того и ждали. Гамиля легла в ногах, а Султангали и Загит – в изголовье у родителей, постелив на нары облезлую телячью шкуру и укрывшись старым тулупом. В доме наступила тишина, и тотчас стало слышно, как воет на улице ветер, из окна, затянутого брюшиной, тянет холодом. Где-то на деревне неистово заливалась лаем собака, по стенам ползали, тихо шурша, тараканы, пахло копотью.
– Слышишь, как мыши пищат? – шепнул на. ухо брату Султангали. – Как ночь – так пищать начинают, слышишь?