У Коренги на коленях лежала с отнятыми крыльями его летучая птица, вынутая из короба. Он подогрел немного клея в берестяном бурачке[48] и теперь отдирал от лубяных косточек прозрачные пузырные перья.
– Я не порчу, – сказал он. – Я её не затем из дому вёз, чтобы игрой скуку растешивать. Это мне рукоделье некончаемое. Как девке – носки распускать и вязать, пока не выйдут по замыслу!
Он подтянул крепкую нитку, давая крылу новый изгиб, и присмотрелся против света. О том, что к работе подтолкнул сон, в котором его руки-крылья так ловко направляли парящий полёт, он упоминать не стал, постеснялся.
Старик Тикарам, вроде бы устало дремавший около своего пестеря, приподнял голову и зорко, внимательно посмотрел на лубяное крыло в руках Коренги. Молодому венну показалось даже, что старец готов был ему что-то сказать, посоветовать, но нет. Тикарам лишь зябко поправил плащ и снова опустил голову на руку.
– Не всякому морскому сегвану рожает детей аррантская красавица, – сказал Шатун, сидевший по ту сторону костра. – Доведётся ли узнать, как так получилось?
Эория задумчиво смотрела в огонь.
– Тайна невелика, – проговорила она. – Отец моей матери был торговец из Каври и ходил по морям на собственном корабле. Людям кажется, что арранты крепко владеют мореходным искусством и только нам, сегванам, в нём уступают. Нам море дом родной, а они в нём гости, хотя и досужие[49]. Мой аррантский дед даже возил с собой жену и дочку на выданье и не считал, что это слишком опасно. Торговцы часто так поступают, чтобы не разлучаться с семьёй. И бывает, что одному купцу помогает толковый сын, а другого сопровождает заботливая дочь… если, конечно, у них вырастают правильные дети. И когда купцы сходятся в харчевне на пристани где-нибудь в далёком краю, между ними нередко затеваются разговоры о свадьбе. Многие купцы друг другу родня, так что в Аррантиаде их порой даже чтут за особое племя. Такой гость торговый куда ни приедет, всюду найдёт и лабаз для товаров, и помощь в беде. Мой дед уже присматривал младшей дочери хорошего жениха – из своих, конечно. Но однажды в Тин-Вилене за соседний стол сели сегваны во главе с молодым предводителем. Они разговорились, и вождь пригласил деда посмотреть свою «косатку»…
«Которая называлась «Поморник»", – дополнил про себя Коренга. По его мнению, Эория говорила очень занятно и складно, являя столь ценимое морским народом умение обращаться со словом. Коренга поневоле вспомнил, как сам врал о себе её грозному батюшке, лёжа на палубе корабля, и задумался, много ли правды было в рассказе сегванки. Кто поручится, что у неё не были, как у него самого, заготовлены на каждый случай разные баснословные повести?..