Премьера без репетиций (Веденеев, Комов) - страница 3

На столе ничего, кроме бронзового письменного прибора и папки в жестких картонных корочках.

Оглядевшись, Алексей заметил второго военного, сидевшего в дальнем углу на красивом кожаном диване.

Этот был подтянут, широкоплеч. Темные, чуть тронутые сединой волосы. На вид лет тридцать пять.

Алексей поздоровался:

– Здравствуйте.

– День добрый… – Тот, что за столом, внимательно и испытующе посмотрел на него. – Кисляков?

– Да.

– Присядьте, – бросил человек за столом, показал на кресло. – Догадываетесь, зачем вас сюда пригласили?

– Нет, – пожал плечами Алексей.

Второй военный встал с дивана. Сидевший за столом приподнялся.

– Нет, нет, Петр Николаевич, сидите. Я вот тут расположусь, – сказал он, садясь в кресло напротив Алексея. – Давайте-ка знакомиться. Меня зовут Сергей Дмитриевич Астахов. А это мой заместитель – товарищ Рябов, Петр Николаевич. Так ты на художника собираешься учиться?

– Да… – смутился Алексей, – документы вот собрал.

– Хорошее дело. А если мы попросим тебя на время отложить учебу

– Ах, вот что… – вздохнул Алексей. – Я ведь и не особо надеялся. И без меня талантов полно. Ничего, вернусь в Брест.

– Разве твой дом в Бресте?

– Конечно. Райком обещал комнату выделить.

Рябов и Астахов переглянулись.

– А раньше где жил?

– Где придется, там и жил. – Алексей почувствовал себя свободнее. – Когда отец с матерью погибли, я еще маленький был. Тетка к себе в деревню забрала. Как подрос, в Краков повезла. В механические мастерские пристроился, учиться потихоньку начал. Потом в Западной Белоруссии в разных местах работал. Там и в комсомол вступил. Был в партизанах, связным был между подпольными райкомами комсомола. Пришлось и в Варшаве пожить, и в Белостоке. Даже с цирком шапито поездил. А циркачи как цыгане – где ночь застанет, там и палатки разбиваем…

– Это Краков? – Астахов достал из папки, переданной ему Рябовым, рисунок.

– Краков. Откуда это у вас? Я рисунки в райкоме оставил.

– Твердая у тебя рука, толк будет. Это Варшава? – Астахов словно и не слышал вопроса Алексея. – И где ты такой красивый переулок отыскал?

– У аллей Иерусалимских. Пришлось некоторое время пожить там. Дефензива[1] сильно донимала. Ну и нанялся я в антикварную лавку. А при ней реставрационная мастерская. Вот в мастерской и работал. С полгода или больше ни с кем из товарищей не встречался. Ну, шпики покрутились, покрутились… Потом им надоело – ничего же нет! Ну и отстали.

– А это кто? – Астахов достал лист с акварельным портретом пожилого мужчины в шапочке, отороченной мехом.

– Бывший хозяин. Арон Шехтер. Богатый был.