— Потом, тетка Любомира, — отбивался он. — Потом, ладно?
— Нет, не потом, — женщина повысила голос. — Сейчас! А ну… Что ж ты, брезгуешь?
Вятша оттолкнул назойливую, едва не стащившую с него порты бабу.
Та взбеленилась вдруг, словно необъезженная кобылица:
— Ах, брезгуешь, тварь?
Ударила парня ладонью по лицу. Потом еще раз… схватила висевшие на стене вожжи…
— На, гад, получай! Получай
Удар за ударом посыпались на несчастного Вятшу. На спине, на груди и плечах вспыхнули кровавые полосы.
— Уймись, уймись, тетка!
Ох, напрасно взывал он! Любомира разошлась не на шутку — окровавленные вожжи в ее руках мелькали все чаще, силушкой не обидели боги.
— Получай!
Метнувшись к столу, Вятша схватил нож, сверкнул глазами:
— Уйди… Всеми богами прошу!
— Уйди? — завидев острое лезвие, попятилась Любомира. — Это ты мне говоришь, щенок? — Она неожиданно выпрямилась, отбросив в сторону вожжи, и громко сказала: — Вон! Вон с моего двора, приблудыш. И чтоб ноги твоей здесь никогда не было.
— Да и ладно, — озлился Вятша. — И уйду.
Не спуская глаз с разъяренной хозяйки — знал, та способна на многое, — бочком обошел лавку и, прихватив брошенную на пол рубаху, вихрем метнулся наружу.
— Ну, и к лучшему, — уходя со двора, шептал он. — Сейчас бы только повстречать Лобзю…
— Тварь… — выглянув из избы, плюнула в снег Любомира. Тяжелая грудь ее колыхалась. Сердце вдруг пронзило острое чувство потери. Может, не так надо было? Не так быстро, не так настойчиво, постепенно… Постепенно… Да уж слишком хотелось. И кто он вообще такой, этот приблудыш, чтобы… Жаль, конечно, работника, да и ладно. Ничего, жили без парня ране. А про него потом не забыть шепнуть Мечиславу — ограбил-де да сбег. Пущай-ко через людишек своих прищучит…
Еще раз плюнув, Любомира раздраженно пнула в бок выскочившего из будки Орая и скрылась в избе. С вязанкою хвороста за плечами во двор вошла Онфиска. Покачала головой, погладив собаку:
— Ох, Вятша, Вятша… И чего подался в бега, парень? Нешто плохо тут было?
Повстречавший Онфису отрок не рассказал ей о том, что давеча случилось в избе. Не успел, да и, честно говоря, не очень хотелось рассказывать.
Несмотря на муторную погоду, Киев давно уже проснулся, шумел у пристани Торг, кричал рынок и на Подоле, шныряли средь торговых рядов мальчишки — торговцы горячим сбитнем, пирожники, квасники:
— Эх, и сбитень, горячий, пахучий, на травке муравчатой!
— А вот пироги, с пылу с жару, лепешки рассыпчатые!
— Кваску не желаешь отведать ли, человече?
— Не желаю, — отмахнулся высокий белобрысый парень, тут же закашлялся, прикрыв лицо рукою, свернув, скрылся в толпе. Эх, не нужно было идти через рынок, да так к Копыреву концу ближе получалось. Однако, кажется, не узнали пока. Пока не узнали… Интересно, сколько еще можно будет таиться? Белобрысый вздохнул. Сейчас-то еще ладно, а как на весну повернет да пригреет солнышко? Да и сейчас — вона, почитай, на торгу все сбитники-пирожники-квасники Мечиславу-людину мзду платят. Не говоря уже о колпачниках, эвон, стоят, в кучу сгрудившись, рыщут глазенками, дурачков выискивают. Да, пожалуй, и нашли — длиннобородого мужичагу с конем. По виду — смерд. Эх, зря ты ляму-то раззявил, бородище! Выиграют у тебя все, обманут — и пойдешь себе обратно пешком, без коня, да кабы еще и не голым. Впрочем, твое дело. Отвернувшись от азартно обступивших заезжего смерда колпачников, белобрысый быстро пошел прочь.