— Ну? — сердито прогудел Грейгорович.
Лопухин приблизился к необъятому столу. Оперся на него руками. Наклонился вперед. Одно мгновение молчал.
— Я пришел сюда лишь для того, чтобы посмотреть вам в глаза, ваше высокопревосходительство, — сказал он негромко. — Благодарю, я это сделал. Еще я хотел спросить, не мучит ли вас совесть за моряков, павших в бою с пиратами. В бою, которого могло бы и не быть. За капитана Басаргина, погибшего, чтобы спасти нас. За всю команду «Чухонца» За простодушного и бесстрашного Зорича. Теперь вижу: не мучит. Больше мне нечего вам сказать, ваше превосходительство. Прощайте.
Уже у дверей он услыхал «вернитесь-ка». Что ж, можно и уважить седины адмирала. Вернулся.
Грейгорович уже не сидел — стоял. Возвышался. Громоздился. Был он на голову выше Лопухина и держался неестественно прямо, будто аршин проглотил. Флотские остряки балагурили, будто адмирал при жизни пытается играть роль собственного памятника.
А ведь будет ему памятник. Даже теперь, после всего, что случилось. И тяжесть вины не согнет каменную спину.
— Что вы такое несете, милостивый государь? — Грейгорович пытливо смотрел на обвинителя, но голос его дрогнул, выдавая волнение. — Извольте объяснить!
— Как вам будет угодно, — бесцветным голосом произнес Лопухин. Он ощущал только усталость, ничего больше. — Вы рекомендовали для экспедиции не те суда, какие подошли бы для встречи с исландцами. Наверняка умные моряки возражали вам, но что они могли противопоставить вашему авторитету? Результат вам известен.
— Какая чушь! — В раздражении Грейгорович пристукнул костяшками кулака по столешнице. — Вы больны! Всем и каждому известно: встреча с исландцами состоялась по вине англичан, закрывших проливы!
— Держу пари, что встреча с ними состоялась бы вне зависимости от закрытия или открытия проливов, — усмехнулся граф. — Британия лишь облегчила задачу своим наемникам-пиратам. По этому эпизоду у меня к вам только один вопрос: откуда вам стало известно о британских намерениях? Либо флот обзавелся собственной агентурной разведкой, о которой не известно никому, включая государя, либо инициатива всей комбинации исходила от вас. Какое из этих предположений верное?
— Поделитесь вашими предположениями с психиатром, — буркнул адмирал, сверля Лопухина взглядом. — Вы ничего не докажете. Копайте, если вам угодно терять даром время, вынюхивайте, жандармская ищейка! Посмотрим, много ли вынюхаете. Вы смешны!
Лопухин улыбнулся.
— А ведь вы боитесь, Лазарь Спиридович. Если бы вы не боялись, то не стали бы меня слушать и уж подавно не пытались бы оскорбить. Объяснить вам, почему вы это делаете? Это очень просто. Вы пытаетесь заставить меня выложить карты на стол: что у меня есть против вас в запасе? Извольте, я выложу карты. Но имейте в виду: я разговариваю с вами, только снисходя к тем убеждениям, которые вами двигали. Я их уважаю, в отличие от ваших методов. Итак. Для начала вы подобрали два разнотипных судна: корвет, перестроенный из императорской яхты, и старую тихоходную канонерку с гребными колесами. Объединить их в один отряд — примерно то же самое, что впрячь в повозку призового рысака и вола. Весь опыт моряка говорил вам о том, что их встреча с серьезными неприятельскими силами кончится весьма плачевно. Отчасти вопрос решался подбором командира — человека храброго и глубоко порядочного, но недалекого ума. Уверен, что кандидатуру старшего офицера также подобрали лично вы — вам был нужен службист до мозга костей, не приученный мыслить. С экипажем вышло еще проще: люди новые, едва знающие друг друга, да еще мальчишки-гардемарины, убежденные, что так и надо. Скажите, вам не было жаль отправлять их на убой?