– С господином Губером. Полицейским чиновником. Мое имя Отис, Джэсон Отис. Сообщите ему обо мне. Я дам вам два гульдена.
Охотно взяв деньги, тюремщик удалился.
Им казалось, что они просидели в кромешной тьме целую вечность, гадая, придет ли спасение. Наконец в коридоре послышались шаги. Тюремщик привел с собой двух солдат.
– Они отведут вас к начальнику полиции, – пояснил он. По пути к Губеру Джэсон стал догадываться, что все это подстроено заранее: и их арест, и заключение в темную камеру, а может, и то, что тюремщик с готовностью согласился на подкуп. Что это: предупреждение, угроза или намеренная попытка их запугать?
На этот раз суровое лицо Губера, восседавшего за столом, выражало явное удовлетворение.
– Я предупреждал вас, что если вы просрочите визы, то попадете в тюрьму. А вы пренебрегли моим советом.
– Нас задержала непогода, – объяснил Джэсон. Кабинет Губера стал еще роскошнее, словно хозяин хотел подчеркнуть, сколь укрепилось его положение. К Венере прибавился мраморный Аполлон, новые парчевые портьеры прикрывали окна, а свет ламп после тьмы подвала казался особенно ярким. Губер задал первый вопрос:
– Уж не по причине ли непогоды вы нанесли визит вдове и сестре Моцарта?
Губер, по-видимому, ждал, что он начнет отпираться, но Джэсон, не страшась, ответил:
– Прошу прощенья, господин Губер, но я не вижу в этом ничего предосудительного. Их посещают многие.
– С докторами также многие советуются. Но не по поводу ядов.
– Мой муж там заболел, – ответила за Джэсона Дебора.
– Что ж, всякое случается. – Губер откровенно наслаждался препирательством. – Вам повезло, Отис. Найди мы у вас компрометирующие бумаги, сидеть бы вам в тюрьме.
– Но ведь вы разрешили нам остаться в Зальцбурге до тех пор, пока Бетховен не закончит ораторию.
– Вы опоздали на пять недель. Вполне основательная причина, чтобы отправить вас в тюрьму.
– Неужели нас могут ни за что посадить в тюрьму? – возмутился Джэсон.
– Многие проступки караются в империи тюрьмой, – заметил Губер. – В первую очередь воровство, нападение на дворянина и критика в адрес императора, но, помимо этого, существует еще более двухсот нарушений, тоже карающихся тюрьмой. Мы не допустим у себя революции.
– Но мы не революционеры, мы…
– Разумеется, нет. Вы молодые американцы из Бостона. Но мы не потерпим также никакой критики в адрес императорской фамилии.
– Критики императорской фамилии? – удивился Джэсон. – Ничего не понимаю!
– Всякий раз, когда вы позволяете себе непочтительно отзываться о Сальери, вы оскорбляете императорскую семью. Сальери пятьдесят лет был фаворитом Габсбургов. Неужели вы думаете, что я не разгадал ваших намерений?