Кто убил Паломино Молеро? (Варгас Льоса) - страница 5

– Хотел ведь он тут ее оставить, а я говорила «унеси, унеси», – нараспев заговорила она, кривя беззубый рот. – «Нет, мама, на службе играть мне некогда, и держать ее мне там негде. Пусть здесь лежит, приду в увольнение, поиграю». А я ему: «Забери ее, сынок, пусть она с тобой будет, все веселей, подыграешь себе, как станешь петь. Не разлучайся со своей любимицей, Паломино». Ай, бедный мой сыночек!..

Она заплакала навзрыд, и Литума снова пожалел, что своим приходом растравил ей рану. Смущенно почесываясь, он забормотал какие-то слова утешения, пытаясь справиться с неловкостью, уселся на стул. Да, на фотографии был Паломино после первого причастия. Литума долго смотрел на удлиненное, худое лицо смуглого, тщательно причесанного мальчика в белом костюмчике, с ладанкой на груди, со свечой в правой руке и с молитвенником – в левой. Фотограф подкрасил на снимке щеки и губы. Какой восторг застыл в глазах этого заморыша – точно сам Христос-младенец предстал ему.

– Он уж и тогда на диво хорошо пел, – произнесла донья Асунта, указывая на снимок. – Падре Гарсия его одного позвал петь в церковном хоре. Люди ему хлопали прямо посреди службы.

– Да, все говорят, голос был редкостный, – заметил Литума. – Как знать, может, из него вышел бы настоящий артист – пел бы по радио, ездил бы по всему свету. Все так считают. Тех, у кого такой талант, нельзя в армию забирать.

– Паломино призыву и не подлежал, – сказала донья Асунта. – У него было освобождение.

Литума заглянул ей в глаза, а она опять перекрестилась и заплакала. Литума слушал, как она всхлипывает, смотрел на рой мошек, кружившихся над лампой, с жужжанием бившихся о стекло, ограждавшее пламя. «Ишь самоубийцы, – подумал Литума, – насекомые, а туда же».

– Ворожея сказала, если найдется гитара, то и убийц схватят, – сквозь слезы говорила донья Асунта. – У кого гитара, тот и убил моего мальчика. Убийцы! Убийцы!

Литума покивал. Нестерпимо хотелось курить, но лезть за сигаретами в присутствии этой раздавленной горем женщины было неловко.

– Так вы говорите, Паломино был освобожден от воинской повинности? – нерешительно спросил он.

– Закон такой есть: единственного сына в армию не забирают. Я ведь вдова. Паломино один у меня оставался: двух старших похоронила.

– Закон-то, выходит, нарушили. – Литума снова заскребся, уверенный, что донья Асунта расплачется еще сильней. – Выходит, его не имели права призывать. Не забрали бы, был бы жив.

Донья Асунта, вытирая слезы краешком юбки, покачала головой. Вдалеке по-прежнему звенели струны гитары, и Литума, отлично сознавая всю нелепость этой мысли, подумал вдруг, что это Паломино Молеро сидит сейчас во тьме на берегу реки, глядит на луну и играет на гитаре.