Темный силуэт полковника был неподвижен, и Литуме отчего-то почудилось, что он говорит не раскрывая рта, как чревовещатель.
– Окончательна одна только смерть, – пробормотал лейтенант, и Литума не заметил в его словах затаенного страха – словно бы и он тоже не имел никакого касательства к предмету разговора, а вел беседу о совершенно посторонних людях. Но тут лейтенант прокашлялся и добавил: – Да, многое еще неясно, но на три главных вопроса мы теперь ответить сумеем. Кто убил. Как убил. За что убил.
Где-то залаяла собака, а потом ее надрывный отчаянный лай сменился тоскливым воем. То ли полковник сделал шаг назад, то ли луна переместилась, но лицо его опять было в темноте. Раскачивался вверх-вниз мол. Вспыхивал и гас маяк, дрожал на воде золотистый сноп света.
– Я читал ваш рапорт, – сказал полковник. – Ваше начальство переслало его моему, а мое было так любезно, что сняло с него копию и отправило для ознакомления.
Голос его звучал все так же бесстрастно и размеренно. Литума видел, как налетевший ветерок дыбом поднял его редкие волосы; полковник тотчас их пригладил. Литума по-прежнему был сам не свой от страха и напряжен как струна, но перед глазами у него теперь стояли незваные и непрошеные тени Паломино Молеро и Алисии Миндро. Девушка, остолбенев, смотрела, как ее возлюбленного тащили к голубому грузовичку с заведенным мотором. По дороге на пустырь летчики, выслуживаясь перед начальством, прижигали сигаретами руки, шею и лицо Паломино и хохотали, слушая его крики. «Ужас, ужас, – стонуще повторял лейтенант Дуфо и вдруг, поцеловав скрещенные пальцы, выкрикнул: – Клянусь, ты пожалеешь, что на свет родился!» Лейтенант Сильва снова встал с перевернутой лодки, сунул руки в карманы, повернулся лицом к морю.
– Означает ли это, что дело положат под сукно, господин полковник? – спросил он не оборачиваясь.
– Не знаю, – сухо, словно этот вопрос был слишком несуразен или банален и заставлял его попусту тратить драгоценное время, ответил тот. И тут же добавил: – Нет, не думаю. По крайней мере, не сейчас. Это не так просто… Не знаю. Это будут решать в верхах.
«Решать будут тузы и шишки», – подумал Литума. Почему же полковнику вроде бы ни до чего нет дела? Зачем в конце-то концов он сюда явился?
– Мне нужно узнать у вас… – сказал полковник и осекся. Литуме показалось, что он скользнул по нему взглядом, словно только что обнаружил присутствие полицейского и сразу же решил, что при этой бессловесной твари можно говорить свободно. – Моя дочь говорила вам, что я обесчестил ее? Говорила?