- Какой-никакой - а все же заступник.
Жрец вздохнул:
- А уж какой заступницей станет Невда!
- Невда… - Тарх почесал затылок. - Да ты пойми, я ведь не против! Знаю, что и деве то приятно будет - вечно пребудет с любимым, да и нам полезно… Однако ж, может, до осени подождать, а? Тем более и отроки наши сгинули целым отрядом… - Старейшина неожиданно жалобно взглянул на своего собеседника, снова повторив сакраментальную фразу: - А кто работать будет? Ведь каждый человек на счету.
Брячислав упрямо сжал губы:
- Но ты и о деве подумай! Что ж ей, до осени плакать-мучиться?
- Ай, - Тарх отмахнулся. - Велики ли девичьи слезы? Поплачет да перестанет, нового жениха найдем.
- Вряд ли… Уж больно сильно Невда Витеня своего любила. Молвила - брошусь с обрыва в реку.
Старейшина покряхтел и, с шумом вздохнув, махнул рукою:
- Ладно. Как ты сказал - сладим.
- Вот и славно! - просиял жрец. - Так я пойду, обрадую Невду… Пусть уж не грустит, не печалится.
Поднявшись, он поклонился и вышел - лишь длинный, накинутый ради пущей важности, плащ взметнул на дворе пыль.
- Ну, - Тарх вздохнул. - Пойдем и мы. Поглядим, как готовят краду.
- Поглядим, - вставая из-за стола, согласно кивнул Рысь.
- Эх, - накидывая на левое плечо плащ - старый, но явно покупной, римский, или, скорее, из греческих эвксинских городов, - старейшина с укоризной покачал головой. - Хороший человек Брячислав, умеет говорить с богами… Но вот больно уж жалостливый, добрый. Всех-то ему жалко, о каждом душа болит. Так ведь и у меня болит, что я, от дурости, что ли, хотел деву небесного счастья лишить? Нет… Как бы и другие за ней не захотели, вот что! - Прищурив глаза, Тарх посмотрел в небо, словно хотел узреть там что-то такое, вообще недоступное обозрению.
- Там, с богами-то, хорошо, - вполголоса посетовал он. - А кто здесь пахать будет?
Маленькие домики, очень похожие на настоящие, - вместилище праха - занимали целую поляну в священной роще. Туда Юний с Тархом не пошли - старейшина не собирался показывать чужаку святые места. Встали рядом, на крутом обрывистом берегу. Смотрели, как люди - мужики и бабы, молодые парни и девушки - с песнями тащат из лесу валежник и увесистые коряволапые сушины. Крада - погребальный костер - должна была гореть ярко, бурно, ведь погибших было много. Всех их аккуратно, на челнах, перевезли с луга, вымыли, обрядили в лучшие одежды (у кого были), рядом с каждым покойником положили оружие, украшения, узелок с едою - до того света, говорят, путь неблизкий, так чтоб не голодали. Ждали ночи, вернее, не ждали, а деятельно к ней готовились. Вокруг звучали протяжные песни, ничуть не грустные, а среди невеликой группки молодежи Юний, к удивлению своему, вдруг услыхал смех. Впрочем, чему было удивляться? Ведь все знали, расставание с погибшим сыном, мужем, братом, дочерью всего лишь временное. Наступит день, и они все встретятся в другом мире, чтобы потом возродиться в своих внуках и правнуках. Все всегда было и всегда будет. За осенью и зимой всегда следует весна и лето, все, что когда-то было, явится снова. Так чего же грустить? Все павшие - погибли достойно и с радостью предстанут перед богами - Белесом, Мокошью, Родом…