Но под ивой они были совершенно укрыты от чужих глаз, и здесь Эндрью
излагал свои взгляды:
- Видишь ли, Крис, - говорил он, вертя термометром (ему только что, от
избытка заботливости, вздумалось измерить ей температуру), - нам следует
сохранять хладнокровие. Мы ведь не то, что другие люди. В конце концов ты -
жена врача, а я... я врач. На моих глазах это происходило сотни... во всяком
случае десятки раз. Это самое обыкновенное явление. Закон природы,
продолжение рода и все такое! Но ты не пойми меня превратно, дорогая, - это,
конечно, для нас чудесно. По правде сказать, я уже начинал спрашивать себя,
не слишком ли ты хрупка, слишком по-детски сложена, чтобы когда-нибудь... и
теперь я в восторге. Но мы с тобой сентиментальничать не будем. То есть я
хочу сказать - слюни пускать не будем. Нет, нет. Это мы предоставим разным
мистерам и миссис Смит. Было бы идиотством, не правда ли, если бы я, врач,
начал... ну, хотя бы умиляться над этими маленькими вещицами, которые ты
вяжешь и вышиваешь, и все такое. Нет! Я просто смотрю на них и ворчу:
"Надеюсь, они будут достаточно теплыми". И весь этот вздор насчет того,
какого цвета глаза будут у нее или у него и какое розовое будущее его ждет, -
все это совершенно исключается! - Он помолчал, строго хмурясь, но потом по
лицу его медленно поползла задумчивая улыбка. - Слушай, Крис, а все-таки
интересно, будет ли это девочка или нет!
Она хохотала до слез. Хохотала так, что Эндрью встревожился.
- Да перестань же, Крис! Ты... ты можешь наделать себе какую-нибудь
беду.
- Ох, милый мои! - Кристин отерла глаза. - Когда ты - сентиментальный
идеалист, я тебя обожаю. Когда же ты превращаешься в закоренелого циника, я
готова выгнать тебя вон из дому!
Эндрью не совсем понял, что она хотела сказать. Он находил, что ведет
себя, как полагается человеку выдержанному, деятелю науки...
Находя, что Кристин необходим моцион, он днем водил ее гулять в
городской парк. Подниматься на горы ей было строго запрещено. Они бродили по
парку, слушали оркестр, смотрели на игры шахтерских детей, приходивших сюда,
как на пикник, с бутылками лакричной воды и шербетом.
Как-то раз, в мае, ранним утром, когда они с Кристин еще лежали в
постели, он в полусне ощутил подле себя какое-то слабое движение. Он
проснулся и снова почувствовал эти тихие толчки - первое движение ребенка в
теле Кристин. Он вытянулся, едва смея поверить, задыхаясь от волнения, от
восторга. "О черт! - подумал он минуту спустя. - В конце концов я, быть может,
ничем не лучше любого Смита! Вот почему, вероятно, принято за правило, что
врач не может лечить собственную жену".