страдать.
Он вышел на улицу, забыв надеть шляпу, шатаясь, и безумными глазами
уставился в наглухо закрытые окна лавки Видлера. Потом воротился в дом,
лепеча сквозь горькие пьяные слезы: "С Богом шутить нельзя!" - Это сказала
когда-то Крис. - "С Богом шутить нельзя, мой милый".
Спотыкаясь, побрел наверх. Постояв у дверей, вошел в спальню Кристин,
безмолвную, холодную, опустевшую.
На туалетном столе лежала ее сумочка. Он поднял ее, прижал к щеке,
потом открыл неловкими пальцами. Внутри лежало немного серебра и медяков,
маленький носовой платочек, счет от бакалейщика. А в среднем отделении -
какие-то бумажки: выцветшая моментальная фотография его, Эндрью, снятая в
Блэнелли, и (да, он узнал их сразу с острой болью) те записочки, что он
получил в Эберло к Рождеству вместе с подарками от своих пациентов. "С
сердечной благодарностью". Так Кристин их хранила все эти годы! Тяжкое
рыдание вырвалось у него. Он упал на колени у постели в страстном отчаянии.
Денни не мешал ему пить. Эндрью казалось, что Денни почти каждый день
бывал в доме. Это он делал не ради того, чтобы заменить Эндрью на приеме,
так как теперь больных принимал доктор Лори. Лори жил пока где-то в другом
месте, но приходил на амбулаторный прием и ездил по визитам. А Эндрью ничего
не знал, не хотел знать о том, что происходило вокруг него. Он прятался от
Лори. Нервы его были вконец разбиты. Звонок у двери заставлял его сердце
бешено колотиться. При внезапном звуке чьих-либо шагов у него потели ладони.
Он сидел у себя в комнате наверху, комкая в руках носовой платок, вытирая
время от времени мокрые ладони, тупо глядя в огонь, зная, что, когда
наступит ночь, его ждет призрак бессонницы.
В таком состоянии находился Эндрью, когда однажды утром к нему вошел
Денни и сказал:
- Слава Богу, наконец-то я свободен. Теперь мы можем уехать.
Эндрью и не пробовал отказываться: способность к сопротивлению в нем
была окончательно сломлена. Он даже не спросил, куда они едут. В молчаливой
апатии наблюдал, как Денни укладывал его чемодан. Через час они уже были на
пути к Педдингтонскому вокзалу.
Они ехали целый день через юго-западные графства, пересели в Нью-Порте
и направились дальше, через Монмаусшир. В Эбергени сошли с поезда, и у
вокзала Денни нанял автомобиль. Когда они выбрались из города и ехали мимо
реки Аск, через поля и леса, пестревшие пышными красками осени, Денни
промолвил:
- Мы едем в одно местечко, куда я когда-то ездил удить рыбу.
Лантонийское аббатство. Я думаю, оно нам подойдет.
Сетью проселочных дорог, окаймленных орешником, они к шести часам
вечера добрались до места. На покрытом густым зеленым дерном лугу стояли
развалины монастыря, гладкие серые камни. Кое-где высились уцелевшие еще
монастырские своды. А рядом - гостиница, вся построенная из камней
обрушившихся стен. Успокоительно журчал протекавший неподалеку ручей. Дымок
от горящего дерева ровной синей лептой поднимался в тихом вечернем воздухе.