- Что же, прикажете нам думать, - фыркнул Бун, - что вы так же точно
восхищаетесь мистером Стилменом?
- Да! Он большой человек, всю жизнь отдавший на пользу человечеству.
Ему тоже пришлось воевать с завистью, и предрассудками, и клеветой. У себя
на родине он из этой борьбы вышел победителем. Ну, а у нас, очевидно, нет.
И все же я убежден, что он больше сделал для излечения туберкулеза, чем
кто-либо в нашей стране. Он не принадлежит к людям нашей профессии. Но среди
этих людей слишком достаточно таких, которые всю жизнь лечили больных от
туберкулеза и не принесли им ни одного атома пользы.
В длинном высоком зале царило волнение.
Глаза Мэри Боленд, теперь устремленные на Эндрью, сияли восторгом, в
котором сквозила тревога. Гоппер медленно и уныло собирал бумаги и укладывал
их в портфель.
Председатель остановил Эндрью:
- Вы понимаете, что говорите?
- Да. - Эндрью крепко ухватился за спинку стула.
Он сознавал, что увлекся и сделал большую оплошность, но решил
отстаивать свои взгляды. Он учащенно дышал, нервы его были натянуты до
последней степени, какой-то задор овладел им. Если они намерены его
исключить - пускай, по крайней мере, получат к тому основания. И он
стремительно продолжал:
- Я слушал обвинения, которые здесь сегодня высказывались по моему
адресу, и все время спрашивал себя, что я сделал дурного. Я не желаю
работать с шарлатанами. Я не верю в шарлатанские средства. Вот потому-то я не читаю половины
тех "высоконаучных" реклам, которые дождем сыплются в мой ящик с каждой
почтой. Я знаю, что говорю резче, чем следует, но иначе не могу. Мы
недостаточно терпимы. Если мы будем упорно считать все, что внутри нашей
корпорации, правильным, а за всем, что в нее не входит, будем отрицать право
на существование, - это будет гибелью прогресса в науке. Мы превратимся в
тесное и замкнутое монопольное предприятие. Нам давно пора начать наводить у
себя порядок. Я имею в виду не поверхностные недочеты. Начнем сначала:
вспомним, какую никуда не годную подготовку получают врачи.
Когда я окончил университет, я был угрозой для общества.
Названия нескольких болезней и лекарств, которые полагалось прописывать
против них, - вот все, что я знал.
Я не умел даже закрыть акушерские щипцы. Всему, что я знаю, я научился
потом. А много ли врачей научается чему-либо, кроме тех элементарных знаний,
которые дает им практика? Им некогда, беднягам, они с ног валятся.
Вот где корень зла. Мы должны организоваться в научные коллективы.
Нужны обязательные курсы повышения квалификации врачей. Должно быть сделано
могучее усилие двинуть науку вперед, покончить со старой системой "бутылок
микстуры", дать каждому практикующему врачу возможность учиться,
объединяться с другими в исследовательской работе. А как быть с торгашескими
тенденциями? Бесполезное лечение в погоне за гинеями пациентов, ненужные операции,
множество недостойных псевдонаучных фокусов и стяжательских замашек - не
время ли кое с чем распроститься? Вся наша корпорация чересчур нетерпима и
самодовольно-ограниченна. В силу ее структуры она косна. Мы никогда не
думаем о движении вперед, об изменении системы. Мы обещаем что-то сделать,
но не делаем. Годами вопим об эксплуататорских условиях работы наших сестер и
сиделок, о жалких грошах, которые они получают.
И что же? Их по-прежнему эксплуатируют, платят все те же ничтожные
гроши. Это только так, первый попавшийся пример. А главное - вот что: мы не
даем хода нашим пионерам. Доктор Хексем, человек, осмелившийся давать наркоз
при операциях костоправа Джервиса, был в самом начале своей работы исключен
за это из списка врачей. Десять лет спустя, после того как Джервис спас
сотни людей, перед болезнями которых оказались бессильны лучшие хирурги
Лондона, когда ему пожаловали титул, когда все "светила"
объявили его гением, тогда мы пошли на попятный и дали Хексему почетное
звание доктора медицины. Но к этому времени Хексем уже умер от разбитого
сердца. Я знаю, что в своей практике врача я наделал много ошибок, и
скверных ошибок. Я о них, конечно, сожалею. Но в Ричарде Стилмене я не
ошибся. И не жалею, что работал с ним. Об одном вас прошу: посмотрите на
Мэри Боленд. У нее был туберкулез верхушек, когда ее привезли к Стилмену. Теперь она
здорова. Если вы требуете, чтобы я оправдался в моем не достойном врача
поведении, так вот оно, мое оправдание, - здесь перед вами.