Слово Оберона (Дяченко) - страница 52

Какой кошмар. Он помог им выиграть битву, отстоять замок, выжил в бою… А они в благодарность зарезали его и бросили валяться здесь, среди хлама и мусора. А сами пируют в чертоге.

Мне стал противен и весь этот замок, и его защитники. Захотелось уйти поскорее, а главное – со страшной силой захотелось домой. Я повернулась…

Незнакомый воин стоял в дверном проеме, почти упираясь макушкой в низкий потолок. Отправляясь на победный пир, он даже не снял доспехи – на груди его поблескивали, затейливо переплетаясь, стальные пластины. Широкие плечи, прикрытые массивными наплечниками, полностью загораживали проход. В опущенной руке воин держал шлем с помятыми перьями, а под мышкой у него торчал тусклый волнистый меч.

Он молчал и глядел на меня, будто ждал ответа.

Я отступила. Подняла посох. Железный человек не удивился и, конечно, не испугался. Его желтые глаза, круглые, как у совы, мигнули – и снова неподвижно уставились мне в лицо.

– Что вам надо? – почти выкрикнула я.

– Мармелада, – сообщил воин. У него была странная манера говорить не на выдохе, а на вдохе, и от этого голос получался жуткий, свистящий.

В этот момент я его узнала – и от удивления чуть не выпустила посох.

– Уйма?!

Звякнув кольчугой, он подошел ближе. Я глазела на него, забыв, где нахожусь.

Он побрился. Борода, в которой раньше тонуло его лицо, валялась теперь на полу какой-нибудь цирюльни… Хотя что я говорю? Острый ножик и обломок зеркала – вот вам и вся парикмахерская. Под бородой обнаружился незнакомый человек – белое, даже синеватое лицо с толстым шрамом на скуле, со впалыми щеками и круглыми розовыми губами. Из ноздрей крючковатого носа по-прежнему выглядывали короткие волоски, и два пышных куста росли из ушей жалкими воспоминаниями о былой людоедской красоте.

– Ого, – пробормотала я. – Где ты взял доспехи?

– Добыл в бою, – бывший людоед небрежно тряхнул шлемом. – Надо уходить. Я здесь все уже узнал.

– Это я здесь все уже узнала!

– Мы здесь все узнали, – примирительно сказал Уйма. – Пошли.

Он отодвинулся, освобождая проход, из-за спины у него выскочил слуга с блюдом, полным раскаленных углей. Я отшатнулась, забыв о трехногом столе. Крак! – еще одна ножка подломилась, столешница накренилась кузовом самосвала, и мертвое тело со стилетом в груди сползло на пол, оставляя за собой красную дорожку.

Слуга даже не повернул головы – умчался по делам. Я подошла поближе к Уйме. Превозмогла желание ухватиться за толстую руку в кольчужном рукаве:

– Кто его убил, ты не знаешь?

– Никто его не убивал, – Уйма разглядывал мертвеца, лежащего теперь на боку. – Он у них всегда так – полежит-полежит и встанет. Если враг у ворот. Если в нем большая нужда, вроде как вчера.