Бесконечно везти не может. Наверно, я переоценила свои навыки вертолетчика. Через сорок минут полета начал барахлить мотор, и я была вынуждена приземлиться возле первого же поселка, который попался у нас на пути. К счастью, неподалеку я заметила ленту шоссе, протянувшуюся среди горных склонов, и, значит, у нас появилась надежда добраться до какого-нибудь места поприличнее.
Городок оказался совсем захудалым — половина домов в нем была крыта просто соломой. Зато там имелась церковь, а у падре нашелся старенький «Виллис», и он, сжалившись над двумя заблудшими овечками, согласился подбросить нас до автобуса, который идет до Букараманги.
Таким образом, судьба опять предоставляла мне возможность встретиться с сеньором Ортегой. Впрочем, без документов и чемодана, которые до сих пор находились в этой самой Букараманге, мне было путешествовать опасно, да и тысячи песо, любезно подаренных Ребеккой, вряд ли бы хватило на все мои нужды.
Не буду описывать, как мы добрались до Букараманги и как я предстала перед комиссией, которая занималась делом о терроризме. Сославшись на психологический шок и частичную амнезию, я кое-как объяснила свое исчезновение и сумела получить все свои вещи и документы. После этого я незамедлительно взяла билет на самолет до Боготы и вечером вылетела туда, измученная и издерганная до последней степени.
Мы очень тепло расстались с Ребеккой, которая была ничуть не обескуражена своим неопределенным положением. Она заявила, что намерена хорошо повеселиться, прежде чем вернется в объятия Ортеги. От денег, которые теперь я предложила ей, она отказалась наотрез, заявив, что в Букараманге у нее есть очень хорошие друзья. Единственное, что она взяла, — так это сумочку с «кольтом». И то, когда я напомнила о металлоконтроле в аэропорту, который с пистолетом не пройду.
Итак, около полуночи я приземлилась в аэропорту Боготы и взяла такси до улицы Св. Христофора. Это оказался вполне респектабельный район, застроенный солидными каменными домами с многочисленными архитектурными завитушками, придававшими им старинную пышность и основательность.
В доме номер сорок четыре оказалась единственная дверь — глухая, тяжелая, украшенная потемневшей бронзой. Впрочем, электрический звонок был здесь вполне современным, а когда я нажала на кнопку, сработал домофон, и суровый голос из динамика осведомился, что мне нужно.
Я назвала свое условное имя, последовала пауза, показавшаяся мне очень долгой. Наконец голос буркнул:
— Хорошо, я уже иду!