— Удивительная самоуверенность! — выдохнула я. — Но ведь вы сейчас произносите нужные слова, как из роли, которую вам предстоит сегодня отыграть. Через час в роли просто мужчины вы будете смотреть на женщин совсем другими глазами — и на двадцатилетних, и на тридцатилетних, не так ли? Сами-то вы женаты?
— Хм, — доктор разгладил усы, — уже нет. — Налеев многозначительно взглянул на ведущую передачи: — Я вижу, наше время истекло, да?
Ведущая сглотнула слюну:
— Осталось еще три минуты.
— Алло, Лариса, за эти три минуты я предлагаю вам пари!
— Пари?! — Я чуть не подавилась чипсом.
— Да. Я назначаю вам свидание послезавтра, администратор передачи назовет адрес ресторана. Если вы .своим неземным обаянием сумеете меня увлечь, то я отрекусь от своих сегодняшних слов через неделю, прямо в эфире.
— А что будет, если я проиграю? — Решимости у меня заметно поубавилось. — Я об этом также оповещу наших телезрителей.
Передача закончилась, пошла заставка, я отключила мобильный телефон и задумалась. «Вот ведь кашу заварила, — подумала я, — виданное ли дело, обаять психотерапевта. А что, если он в самом деле прав?»
Я плохо спала ночь, а утром, едва дождавшись десяти, побежала в салон красоты. Там подрабатывала маникюршей Алка, моя приятельница. Когда-то она окончила Суриковское училище, писала картины, потом куда-то пропала и вынырнула уже здесь, в элитарном салоне красоты, мастером по дизайну ногтей. А ногти расписывает она — загляденье. Я верю, что был на Руси Левша, который блоху подковал. Картины, которые пишет Алка на ногтях, надо долго и придирчиво рассматривать сквозь лупу, только тогда можно обнаружить удивительные детали.
Пока она создавала очередной шедевр, я своим особым переводческим голосом успела познакомить сидящих и стоящих рядом мастеров и клиенток салона с концепцией Налеева. Разгорелась дискуссия, в которой особенно негодовали клиентки бальзаковского возраста. Они обещали поднять связи и выйти на руководство канала; кто-то имел выход на кризисный центр, в котором якобы работал психотерапевт; другие помнили его выступления на одной радиостанции и обещали найти его там. Короче, Налееву была объявлена война. Окажись он в ту самую минуту в салоне, ему бы не поздоровилось.
— Ну а ты что нервничаешь? — заканчивая последний натюрморт на ногте мизинца, тихо спросила Алка. — Ты что, всерьез ему поверила? Плюнь!
— Дело не только в этом, — я с удовольствием рассматривала изумительную миниатюру, — все обстоит гораздо хуже.
И я рассказала Алке о пари и назначенном свидании.
— Да, мать моя, это ты погорячилась. — Она с сомнением оглядела меня.