– Восхитительно, – донесся до нее голос Джеффа Уэстона. – Восхитительно…
С ней происходило что-то невероятное. Тело Эммелины вибрировало, в животе разливалось уже не тепло, а разгоралось настоящее пламя. И вдруг что-то изменилось. Это новое ощущение было столь захватывающим и необыкновенным, что Эммелина испугалась. Выгнувшись дугой, она вскрикнула и схватила Джеффа за руку.
– Ты должен остановиться, – простонала она. – Со мной что-то странное происходит.
– Ну и пусть происходит, любовь моя, – отозвался Уэстон.
Он говорил низким, музыкальным голосом, от которого по ее телу побежали мурашки. Бутон лилии в ее теле раскрывался все шире, она словно сквозь сон ощутила, как Уэстон утраивается между ее бедер и медленно опускается на нее. Последние барьеры рухнули.
– Когда я войду в тебя, ты уже никуда не убежишь, – напомнил Джефф.
– Разве что в рай, – шепнула она в ответ.
Уэстон наклонился, чтобы поцеловать ее губы, Эммелина ощутила, как ее тело сотряслось от новой конвульсии. Она почувствовала, как его плоть входит в ее лоно, но не могла поверить в это. Господи, неужели все это происходит с ней? На небесах не может быть лучше! Ничего не может быть лучше…
Эммелина ни разу не была близка с мужчиной, но ее тело было готово к этой близости, жаждало ее. И потому Уэстон почти не ощутил тонкой перегородки, закрывающей вход в глубину ее лона. Да и Эммелина почти не почувствовала боли, потому что ее тело льнуло к нему, стремилось войти в единый с ним ритм. А после первого глубокого проникновения она лишь низко застонала.
– Это называют дефлорацией, – произнесла она, переведя дыхание. – Правда, большинство не занимается такими вещами в одежде.
– Знаю, моя дражайшая Эммелина, знаю, – усмехнулся Джефф. – Но как мужчине сдержаться и тратить время на одежду, когда в объятиях у него оказывается такая восхитительная женщина, как ты?
– Хорошо, что ты мои пуговицы расстегнул, – заметила она.
– Еще не все, не все… – И, крепко взяв Эммелину за бедра, Уэстон стал ритмичными толчками входить в нее. Она чувствовала, как его плоть проникает в ее теплую глубину, а потом, уловив ритм его движений, начала двигаться в такт.
– Я сейчас не выдержу, я… сломаюсь, – задыхаясь, проговорила Эммелина.
– Давай же, ломайся, Эммелина, – хрипло прошептал Джефф. – Ломайся, кричи… Для меня.
Их движения становились все быстрее, Эммелине казалось, что она взлетает все выше и выше, и наконец она достигла вершины наслаждения, обретя ту самую свободу, о которой так много читала в книгах. Может, Уэстон и не знал до сих пор, что такое красота. Но выходит, и она тоже не знала этого. Эммелина больше не представляла себе распускающихся цветов – нет, воображение уже рисовало ей взрывающиеся звезды, неоновые водопады и тому подобные образы. И все они были необычайно красивыми. Необычайно!