Томас крепко спал у себя в комнате на широкой деревянной кровати. Над его головой в раскрытое окно тянулась ветка, вся увешанная мелкими румяными яблочками.
— Можете нормальным голосом задавать мне любые вопросы, курить, ходить — вообще чувствуйте себя совершенно свободно, — сказал Раковскому Морис, заметив, что тот вошел на цыпочках и боится подойти ближе к кровати. — Никогда не приходилось присутствовать при таких сеансах?
— Нет, — ответил Раковский, с любопытством рассматривая спящего Томаса.
— Присаживайтесь вот сюда, поближе. Да не бойтесь вы: его сейчас пушками не разбудишь. Он слышит только мои приказы. Покажу вам сегодня любопытные вещи и довольно редко применяемые, — не удержался похвастать Морис и тут же виновато посмотрел на меня. — Клодина, будь добра, займись, пожалуйста, магнитофоном. Надо записать все получше!
— Хорошо.
Он, конечно, мог гордиться своими знаниями и способностями. Морис творил настоящие чудеса, и так спокойно, ловко, уверенно, что я залюбовалась им, а Раковский притаил дыхание, замер, словно его и не было в комнате.
Морис снова внушил спящему Томасу, будто ему девять лет, и вернул его в давний сорок четвертый год.
Морис не терял времени зря и еще дома, ожидая, пока Томас выйдет из больницы после загадочного покушения, занимался болгарским языком. И он начал теперь задавать вопросы по-болгарски:
— Где ты живешь?
— Не зная.
— Твой дом здесь, в большом саду?
— Не.
— А где твой дом?
— Не зная.
— А что было в саду?
— Това е лошо място, — ответил Томас и быстро добавил, понизив голос: — Не бива да се ходи там.
Морис вопрошающе посмотрел на Раковского.
— Там плохое место. Не надо туда ходить, — торопливо перевел тот.
— Защо? — спросил Морис у Томаса.
Томас промолчал, словно не слыша вопроса.
— Тут была школа, в большом доме, в саду?
— Не разбирай, — помотал головой спящий.
Морис повторил вопрос по-немецки.
И Томас ответил:
— Да.
Морис опять попробовал перейти на болгарский:
— Как тебя зовут?
— Томас.
— А как зовут твоего отца?
— Не зная.
— Как зовут твою мать?
— Не зная.
— Къде живеят те?
— Не зная, — помолчав, Томас вдруг добавил не очень уверенно по-немецки: — Они умерли.
— От каквоса умрели?
Молчание.
Морис повторил вопрос.
— Не разбирай.
— Вспомни: как ты называл своего отца? — спросил Морис по-немецки.
Молчание.
Лицо спящего Томаса стало вдруг напряженным и побледнело.
— Мой отец — фюрер, — неожиданно громко произнес он и выкрикнул что есть мочи: — Хайль Гитлер!
Мы все трое переглянулись.
— Любопитно… Много любопитно. — Раковский от возбуждения тоже перешел на родной язык.