Именно этот неживой цвет мешает мне чувствовать себя легко и свободно. Тем не менее успеваю сделать приятный комплимент секретарю Верочке, скучающей за экраном дисплея, выказав мысль о том, что новая наша встреча вполне возможна.
— Вы о чем, Дима? — смеется девушка.
Я не успеваю пригласить привлекательную Верочку на ужин при свечах из кабинета раздается рык начальницы, и я вынужден ретироваться.
Выпадаю в летнее жизненное пространство. Краски пыльной улицы естественны и милы, теплый ветер катит газетную требуху с давними новостями. Мамин полулежит в самодельной колымаге и глазеет в июньские свободные небеса, по которым порхают невидимые сахарные ангелочки.
— Эх, хорошо, — потягивается созерцатель и выражает удивление, почему я один, неужели уже выполнил трудоемкую работу на канцелярском столе.
Я отвечаю, что вся работа впереди и вкратце излагаю её стержневой, так сказать, сюжет. Мой друг дрыгает ногами от удовольствия и смеется: ай да, кошатницы! И начинает приукрашивать картинку ближайшего будущего: милая феминистка дует чай с малиновым вареньем на вечерней веранде и вдруг является незнакомый бой-френд — является в чем мама его родила, прикрывающийся, правда, букетиком незабудок, и поющий песенку Happy… Понятно, эмансипированная тетка хлопает в глубокий обморок, плейбою же ничего не остается делать, как, отбиваясь незабудками от областного гнуса, удалиться не солоно хлебавши.
— Заткнись, — и бахаю приятеля по шее. — Еще одно слово и сам отправишься к Мариночке Стешко.
— П-п-петь песенки и читать стихи? — заливается от смеха Мамыкин. — А почему бы и нет?
Вопрос мне показался вполне резонным: действительно, почему бы нахалу не принять участие в дачной пасторали. Думаю, он найдет общий язык с любящей уединение пастушкой, у которой, подозреваю, прелестные, но волосатые ножки. Вдвоем они будут дурманить голову стихами поэтов Серебряного века, вдыхать сладковатый дымок марихуаны и грезить о потусторонних мирах, расписанных кислотными красками.
— Ты серьезно, Димыч? — мой спутник делает вид, что задумался.
— Не по душе мне этот день рождения, — признаюсь. — Не люблю идейных дур с волосатыми ногами.
— Волосатые ноги — это хорошо, — чмокает Мамыкин.
— И рюшечки я не люблю.
— Рюшечки? Какие рюшечки?
— Всякие, разные, — и вручаю три импортные сотенки. — Это тебе на незабудки.
Наконец Мамин понимает, что я не шучу и ассигнации в его руках натуральные, как носки из алабамского хлопка. И начинает нервничать, мол, я не так его понял. Попытки товарища отлынить от встречи с прекрасной феминисткой тщетны. Я проявляю принципиальность: за базар надо отвечать, Веничка, и разве плохо за одну романтическую ночку получить семь кредиток? А потом: у меня есть шанс поужинать при свечах с девушкой по имени Верочка, которая мне понравилась — понравилась своей, скажем так, статью.