Темнело. Свет не зажигали. За окном в парке уныло накрапывал дождь.
Фалеев спросил, какие будут предложения.
— Кафедра должна отказаться от договорной работы, — сказал Андрей.
В сумерках трудно было разглядеть его лицо, но голос звучал спокойно.
— А как же твоя диссертация?
— Вы эгоисты, — с сердцем сказала Зоя Крючкова. — Никто не думает об Одинцове. Он старался, хлопотал. Отблагодарили, нечего сказать.
— Зоя! — возмутился аспирант Дима Малютин.
— Ну что — Зоя? Элементарной чуткости у вас нет. Поглаживая лысину, Фалеев, по своей лекторской привычке, мерно ходил вдоль стола. Неправда, все они с самого начала думали об Одинцове, и не к чему Крючковой горячиться.
Учтите, Одинцову интересы науки дороже всего. Из самого запутанного дела легче всего выбраться дорогой правды. Лобанов поступил честно… («Об этом никто не спорит, — вставила Зоя. — Но такой честностью можно убить старика!») Пострадает диссертация Лобанова, будут неприятности у Одинцова, неудобно получится перед энергетиками, и так далее. («А другого-то выхода нет?!» — сказал Дима Малютин.) То-то и оно, что нет. В науке легкий путь не бывает правильным путем, рано или поздно он мстит человеку… Фалеев остановился, заметив, что говорит о себе.
Решили так: Андрей покажет Одинцову свои выкладки: если Одинцов согласится с научной частью вопроса, тогда Андрей попросит его отказаться от договора, в случае чего сославшись и на мнение партгруппы.
Назавтра Андрей встретился с Одинцовым.
У Одинцова была привычка, читая рукопись, ставить на полях вопросики, восклицательные знаки и всякие саркастические пометки, вроде: «темно», «отважная бессмыслица». На сей раз он, отложив карандаш в сторону, забарабанил пальцем по столу.
«Плохо!» — подумал Андрей. Он смотрел на склоненную голову Одинцова.
Сквозь редкие седые волосы просвечивала розовая кожа. Андрей вспомнил отца и почувствовал себя беззащитным перед стариком.
«Черт с ним, — мысленно решил он, — если заупрямится, отложу диссертацию и выполню энергетикам их заказ. Не могу я идти против этого человека».
Закрыв последнюю страницу, Одинцов пощипал брови и, не поднимая головы, заговорил, осторожно подбирая слова:
— Извольте правильно понять меня, Андрей Николаевич. Прежде всего я весьма рад появлению столь замечательной идеи. Она обретает у вас конкретность, осязаемость. Над нею, разумеется, предстоит весьма солидная работа, но об этом потом. Главное, сейчас нам с вами не оступиться. Наш нравственный долг отказаться от договора. — Одинцов поднял голову. — Не огорчайтесь, Андрей Николаевич, — он нежно положил руку на стиснутый кулак Андрея. — Иначе нельзя, поймите меня. Честность в науке так же необходима, как знания. Конечно, прискорбно, что в диссертации будет изъян, — скажут: мало фактов. Ну что ж, зато идея у вас чудесная. Наука-то останется в выигрыше — так?