– Показания Пикара не могут навредить нам; против нас и так достаточно интриг. Я не хочу, чтобы на суде появился очевидец, которого бы стали мучить перекрестным допросом. Но я обязательно воспользуюсь шансом и не стану возражать против его показаний. Это может оказаться интересным.
– Возможно.
Корва подошел к стенному шкафу и достал плащ.
– Я поговорю с вами завтра. Если вспомните, почему Брандт жаждет вас увидеть за решеткой в Ливенворте, пожалуйста, дайте мне знать об этом.
– Я подумаю. Что меня поражает, так это почему вы с Харпер просто не примете наиболее логичное объяснение поступков Брандта. Он тяготится тем, что пережил в том госпитале. Он устал жить с этой болью.
– Он участвовал в расправе?
– Нет. Он не участвовал. Он, как и я, стоял на целую голову выше остальных мальчишек. Он образованнее и старше их. К тому же он не пехотинец. Его учили на лекаря. Поэтому он был особенно расстроен и сильно переживал случившееся. А теперь он хочет сделать благородный жест. Он ищет справедливости.
Корва задумчиво пожевал губами.
– И он об этом скажет, да?
– Да. Именно так он и скажет. Он также заверит всех, что уважал меня, а я ценил его труд, а то, что ему приходится свидетельствовать против меня, – самый жестокий поступок, который он когда-либо совершал в своей жизни, и что он очень сочувствует мне и никогда не хотел, чтобы все обернулось так плачевно. Но будет лучше для всех, если правда наконец восторжествует и так далее.
Корва застегнул последнюю пуговицу.
– Но в глубине души он так ненавидит вас, что у него желчь подкатывает к горлу. Он вам желал смерти тысячу раз, а когда вас ранило в Стробери-Пэтч, он сделал кое-что... да, кое-что... а последние двадцать лет он только и мечтал, как бы разбить вам лицо прикладом или бросить в контейнер с пиявками. Ведь верно?
– Вполне вероятно.
– И вот однажды... он видит заметку в информационной рубрике газеты первой воздушно-десантной дивизии и воспринимает ее как перст судьбы. Он забывает обо всякой осторожности, не думает о пагубных последствиях для себя, если все выплывет наружу, потому что его суждения полностью затмевает ненависть. Он проболтался Эндрю Пикару. Держу пари, что сейчас его раздирают противоречивые чувства относительно того, что он сделал. Его болтовня получила большую огласку, чем ему хотелось бы. Конечно, он ликует, что поверг вас, но в то же время чувствует, что тем самым навлек беду и на себя. Правда, Бен? Ведь он был свидетелем преступления и тоже скрывал его в течение многих лет. И тем не менее Бен Тайсон нашел способ наконец свести счеты. Я прав, Бен?