Отключиться от этого бардака, вести себя так, словно сидишь перед видео, выкурив предварительно косячок. Что ж, думаю, я все-таки буду сражаться с магом Бирлиту.
– Ты потерял лекарства?
Используем три очка Жизненной Силы и одну звездочку Всевластья.
– Господь допустил, чтобы ты доехал туда и вернулся целым и невредимым, а ты потерял то, что могло спасти нас, спасти Флавия?
Бац, маг Бирлиту, вот вам на закуску. Получите-ка по роже звездой Всевластья, да не забудьте известить, как себя чувствуете.
– Я сделал все, что мог, Марианна, я поехал в Дефанс на велосипеде, я прошел медосмотр, меня допросили военные, и я встретил видение, которое бегало трусцой, в конце концов я же не нарочно потерял лекарства.
Но разговор уже шел на повышенных тонах, я оказался не на высоте перед лицом Мессии, не оправдал доверия, оказанного мне свыше, – в общем, спорить было невозможно, и я пулей пустился в обратный путь, в надежде либо найти свой мешочек, наверно, я потерял его, пока разговаривал с бегуном, либо попытаться получить новую порцию у военных.
После таких тренировок можно выступать на чемпионате по велоспорту.
Если я буду гнать изо всех сил, то сумею обернуться до ночи, попробовать стоило, в один миг я снова был на кольцевой, я посматривал на дорогу, но лекарств, конечно, не было, я уже собирался идти просить военных, если они дали мне лекарства утром, то почему бы, собственно, не дать их и вечером, но, к величайшему моему изумлению, эспланада опустела, никого, ни палатки, ни малейших следов чьего-либо присутствия, только ветер завывает среди домов так, что мороз по коже; я объехал на велосипеде всю площадку, башни казались абсолютно заброшенными, если у меня еще оставались какие-то иллюзии по поводу их несокрушимости, то при ближайшем рассмотрении все выглядело куда красноречивее: из разбитых зеркальных плиток лезла, словно корпия, стекловата, обломки искусственного мрамора вот-вот рассыплются в прах, право слово, Нотр-Дам держалась куда лучше.
– Эгегей! – заорал я в холле бывшей Общей башни. – Эгей, есть тут кто?
И тут я пережил такое, чего не переживал никогда, даже в ту ночь в музыкальном магазине, это было хуже, чем все, что я повидал за последние полгода, хуже полоумных священников, бреда, чудовищ: в одном из офисов раздался голос: это ты, старик? Голос, который я прекрасно знал, голос моего кузена, умершего десять лет назад от СПИДа; иди сюда, повторил он, подойди, не бойся, я тебя не съем, – у меня, наверное, и впрямь волосы встали дыбом.
– Жак, – пролепетал я, – Жак, ты живой?