— Ты сердишься на меня? — спросил я.
Она покачала головой, но все еще не смотрела мне в глаза.
Через пару сотен ярдов вниз по переулку был традиционный деревянный тайский дом, окруженный кирпичной стеной. Джой прошла в дверной проем. Старый таец с полотенцем, обернутым вокруг его талии, обливал себя водой из маленького пластмассового ковша. Он улыбнулся Джой, показав полный рот почерневших зубов. Джой проигнорировала его. Мы зашли за угол дома. Жирная женщина со связанными сзади волосами очищала котелок от остатков пищи. Она отвинтила зубами пробку с какой-то бутылки и вылила содержимое в котелок. Она сказала что-то Джой, и Джой хрюкнула.
— Кто они? — спросил я у Джой.
— Они тоже живут здесь. Мы вошли в дом и поднялись по открытой деревянной лестнице. Наверху были две двери, налево и направо, в одну Джой постучала. Возле двери стояло несколько пар ботинок и сандалий. Я ждал на середине лестницы. Джой приложила лицо к двери и сказала что-то на языке, который я не распознавал. Кто-то ответил. Сунан, подумал я. Джой отвернулась от меня, пока она разговаривала. Я посмотрел на сандалии и рассчитал девять пар. Они все были истертыми и грязными. Некоторые большие, некоторые маленькие. Большие должны принадлежать мужчинам. Были ли мужчины внутри? Было ли это тем, почему Джой не хотела, чтобы я увидел ее комнату? У нее есть дружок? Но если это так, почему она позволила мне приехать с нею? Почему отказалась сообщить водителю такси, куда именно ехать?
Джой сказала что-то Сунан, затем повернулась ко мне.
— Грязная комната, — сказала она. — Сунан хочет убраться.
— ОК, я не возражаю.
— Она очень стесняется.
— Я подожду. — Я присел на лестнице. Джой свирепо смотрела на меня. Действительно свирепо. Я улыбнулся ей.
— Лучше мы подождем снаружи, — сказала она.
Я улыбнулся снова. «Я могу подождать здесь». Джой продолжала смотреть на меня. Ее взгляд был тяжел, действительно тяжел. Я сохранял улыбку, потому что я знал, что именно так следует иметь дело с тайцами. Пока я продолжал улыбаться, она не показала бы ее гнев. Так или иначе, это было в теории. Но за фасадом улыбки кипел мой разум. Я не мог понять, почему она так вела себя. Я платил за то, что она перестала работать. Тридцатью минутами ранее я дал ей десять тысяч бат. Все, что я хотел сделать — проводить ее на автобусную станцию, чтобы сказать ей «до свидания», чтобы показать, что я забочусь о ней. Что началось как выражение моих чувств к ней, выродилось в столкновение желаний, моих против ее. Я принуждал ее сделать что-то, что она не хотела делать. Таким образом, я улыбался, и ждал, и чувствовал себя как дерьмо.