Я твержу все это про себя, стоя у алтаря в ожидании гостей, бездумно поглаживая пальцами собственное плечо с отпечатками чужих зубов — две ночи назад некий афинянин в порыве страсти был очень несдержан. Руки приходится сложить на груди (во избежание), но на лицо моментально выползает неуместная улыбка — и где она пряталась все это время? Тот «порыв» стоил трезенцу небольшой виры… и будь я проклят, если он не подумывал укусить меня еще разок-другой. Впрочем, я и так проклят. Ожидание изводит, и спокойствие дается все труднее…
Белая, полупрозрачная, идеально ровная поверхность с готовностью впитывает окружающие цвета и оттенки, искажая, преломляя, изменяя по собственной прихоти. Оценить качество такого жемчуга особенно трудно — нужен наметанный глаз, чтобы отличить наносное от внутренне присущего.
Он ожидал спектакля, разученных слов и выверенных жестов, и теперь стоит напротив — и не понимает, а я не знаю, как ему объяснить. Про предсказание. Про свое проклятие. В происходящем сейчас виноват только я, я один — не удержался, поддался искушению, но я готов благословлять небеса за свою ошибку. Вот только сердце рвется от боли и жалости — уж очень гадко быть орудием судьбы, врагу не пожелаешь, не то, что любовнику. Пытаюсь его напугать, разозлить, вывести из себя — ведь он боец, он бросится в драку очертя голову, и мне останется только…
«Ты и в самом деле так думаешь, дружок?» — проснувшийся зверь лениво потягивается, щуря желтые глаза. — «Не ждал меня, верно? Ну-ка, подвинься, я хочу взглянуть на добычу». Не-е-е-ет!!! Откуда? Почему? Я не звал тебя, убирайся! «Ну-ну, перестань. Ты — не звал, это правда, но меня позвал другой, и я никуда не уйду. Не сопротивляйся, я все равно сильнее». Другой? Какой еще другой? Мимолетная боль на окраине сознания позволяет встряхнуться, отрешиться от тягучего голоса, стиснув пальцы на чужом горле. Это не задержит зверя надолго, но вдруг я успею понять, что случилось… и, сжалившись над глупцом, понимание приходит.
Золотистые жемчужины — одна к одной. Редкий оттенок, царское украшение. Вообще-то, мужчины не носят жемчуг — он для изнеженных и слабых духом, — но перед такой роскошью тяжело устоять.
Кто пробовал приручить чужое безумие? Чудовище со свалявшейся шерстью и текущей из пасти слюной, убивающее не из-за голода или страха, а из минутной прихоти? Приручить — значит понять. Я пытался научиться держать его в узде, сломать, стать вожаком в нашей маленькой стае, но безуспешно. А вот Минос…
Сын Зевса и Европы унаследовал трон от приемного отца, которого, кстати, звали Астерием. Меня всегда интересовало: мое имя — это издевка над ним или надо мной? Царство должно было быть поделено на части между тремя отпрысками финикийской царевны, но Минос рассудил иначе. Стравив братьев из-за смазливого мальчика, он под шумок прибрал все земли к рукам, заодно заработав титул миротворца. Радаманту и Сарпедону пришлось покинуть Крит — для блага государства.