Я залпом выпил водку, отдулся. Сказал, поглаживая се ладонью:
— Годишься, конечно. Только вот тощевата малость. Костями колешься. Но эт-то ничего… Беда небольшая.
— У кости мясо вкуснее, — усмехнувшись, ответила она и посмотрела на меня в упор. Глаза у нее были темные, мерцающие, жаждущие.
— Что ж, — сказал я, — раз пошла такая пьянка… Давай! И я, привстав, огляделся, отыскивая в бараке место поукромнее.
— Идем-ка вон туда — в уголок.
— А зачем? — проговорила она медленно.
— Ну, как зачем? — удивился я. — Или ты, может, не хочешь?
— Хочу. Но почему же в углу, в темноте?
— А где же?
— Здесь, — сказала она и шевельнулась, уминая задом подушки.
— Но ведь мы на виду, — сказал я. — На нас смотрят.
— А пускай! — она небрежно повела плечиком. — Нам-то с тобой это не помешает, а девочкам — интересно.
— Так ты что же, хочешь им сеанс выдать?
— Ну, да, — сказала она просто. — А почему нет? Такое не каждый день выпадает. Пусть они хоть поглядят, отведут душу… Да ты не тушуйся, миленький. Ты на них не обращай внимания, не отвлекайся. Делай свое дело… — она проворно легла навзничь — раскинулась на подушках. — Делай, ну!
На какое-то мгновение я растерялся, но только на мгновение. Я ведь был пьян. Пьян тяжело, беспросветно. Голова у меня кружилась, и мысли дробились и путались, и от хмеля, от близости женщины, от надрывной и щемящей музыки — от песен Сатаны — от всего этого было мне сейчас горячо и томно.
«В конце концов, — подумал я устало, — какая разница? Хотят смотреть — пусть!»
Я склонился к Алене и тотчас же невольно забыл обо всем. Звуки померкли. Время остановилось.
* * *
Утром я выполз из барака. Постоял, шатаясь, у крыльца. С наслаждением хлебнул ветра — знобящего, чистого, пахнущего солью и талым снежком, и потащился к себе — утомленный, измотанный, на подгибающихся ногах. Я чувствовал себя скверно. Жизнь мне была не мила… «Нет, — уныло размышлял я, — дальше так продолжаться не может: Еще полгодика в этих условиях — и конец. Срока мне не отбыть, свободы не увидеть».
Юля встретила меня молчаливая и заплаканная. Она не спросила ни о чем, и это меня, признаться, удивило. Зная ее характер, я ожидал реакции более бурной.
Шмыгая носом и всхлипывая, она сказала:
— Пришла из управления бумага. За подписью начальника оперативного отдела. Требуют отправить тебя на пересылку, причем немедленно. И под усиленным конвоем.
— Почему? — спросил я. — Что еще случилось?
Она молча пожала плечами и подняла ко мне покрасневшие, запухшие глаза:
— Что ты натворил?
— Не знаю, — протянул я озадаченно. — А в бумаге разве не сказано?