К деревне они подошли уже в сумерках. На правом, возвышенном берегу Чесны темнели три десятка изб, выстроившихся вдоль изгиба речки одним порядком; в окнах мутно желтели огни; на фоне последних бликов заката четко вырисовывались кресты телевизионных антенн. Одна из изб стояла немного на отшибе, крайняя в порядке и чуть ближе к реке. Она была совсем безжизненная, сухая ветла над ней с черными растопыренными ветками точно бы лишний раз подчеркивала вымороченность этого места.
Возле калитки, висевшей на одной верхней петле, Сергей поставил чемоданы на землю и сказал:
— Вот это и есть наш дом.
— И мы с мамой будем здесь жить? — недоверчиво спросила Настена.
— Если захотите, — ответил Сергей.
Последний раз он приезжал сюда три года назад, хоронил мать. После поминок плотно закрыл ставни, забил все окна и дверь досками и уехал на армейском «уазике», без слов выделенном ему комбатом, хотя от их части до Затопина было не меньше трехсот километров. Пока их машина переваливалась по грунтовке, все оглядывался, гадал, придется ли еще сюда вернуться когда-нибудь.
И вот — пришлось.
Сергей помнил, что топор он тогда сунул под крыльцо, пошарил. Топор оказался на месте. Со скрежетом поддались гвозди. Из дома пахнуло нежитью, тоскливым духом давно покинутого жилья. Свет был обрезан, но на стенке в сенях должна была висеть керосиновая «летучая мышь» — с электричеством в Затопине всегда были перебои, поэтому в каждой избе наготове были свечи и керосиновые лампы. И лампа оказалась на месте, и даже на донышке что-то плескалось. При тусклом свете «летучей мыши» Сергей сорвал доски с окон, настежь распахнул створки, впуская в затхлость дома свежую речную прохладу. Потом в сараюшке набрал древ и затопил печку. Сбегал к Чесне за водой, поставил старый облупленный чайник. Немного повеселело.
И когда поужинали припасенными в Москве консервами и уложили заснувшую прямо за столом Настену на узкую продавленную кушетку в горнице, Сергей внимательно взглянул на жену и повторил:
— Это и есть наш дом. Туалет на улице, школа и магазин на Выселках, в четырех километрах, вода в Чесне, а дрова в сарае. А музыкальная школа, где ты могла бы работать, только в Зарайске. Я понимаю, что не этого ты от жизни ждала, но больше нечего мне тебе предложить. Так что если захочешь вернуться к своим в Орел — так и скажи, я в обиде не буду.
— Дурак ты, Серега, — помолчав, отозвалась она. — По-твоему, я мечтала стать генеральшей? Нет, я мечтала не стать вдовой. Понял?
— Понял.
— Вот и хорошо. А теперь пойдем спать, я уже с ног валюсь.