— Тимуровский сбор объявляю открытым! — И простым, всегдашним голосом добавила: — Ну, ребята, рассказывайте…
Ребята молча сидели за длинным столом.
— Что ж вы? — сказала Лина.
Наконец поднял руку Хаким — невысокий мальчик с пухлым белым лицом и узкими чёрными глазами:
— Давайте я, что ли. Я был в госпитале, писал там письма. Только они сначала мало говорили: «Поклон Авдотье Ивановне да поклон Настасье Степановне» — и больше ничего. Я им сказал: «А вы больше говорите, чтобы на родине больше было что читать». Тогда они стали много говорить. Я длинные письма писал.
— Сколько же ты написал? — спросила Лина.
— Да я не считал. Много. Целый день писал. Даже пальцы заболели!
Хаким пошевелил измазанными в чернилах пальцами.
— Молодец, Хакимка! Садись.
Липа записала в тетрадку: «Атабеков Хаким писал письма в госпитале».
Тут вскочил худенький Нойка, которого все зовут «Ной-не-ной»:
— Теперь я! Можно, Линочка? Я устроил малышовый культпоход. Я собрал детей у нас во дворе, ну там всякую дошкольную мелочь, и повёл их в кино.
Олег махнул рукой:
— В кино — это не работа!
— Как «не работа»? — обиделся Нойка. — Пошёл бы сам, узнал бы, какая это «не работа»! Если они всё время разбегаются, как цыплята всё равно.
— Ладно, Ной, не ной! — улыбнулась Лина. — Сколько же ребят ты водил?
— Это я знаю, потому что я их всё время пересчитывал. А потом по счёту сдавал мамам. Восемь мальчиков, семь девчонок. Насилу всех привёл!
— Отлично, Нойка!
Лина записала: «Каневский Ной водил малышей в кино».
— Кто ещё?
Высокий молчаливый Олег не спеша поднялся, посмотрел на Лину светлыми спокойными глазами и сказал:
— У нас в доме одна соседка заболела… Воспалением. Ну, я за ней присматривал немного, а то она одинокая. В поликлинику сходил, в аптеку…
— А как она сейчас? — спросила Лина.
— Ничего, поправляется. У неё кризис был. Он ей сразу помог.
Лина послюнявила карандаш и записала: «Сургучёв Олег ухаживал за больной».
— Кто теперь? Миша, ты?
Миша встал и по привычке потрогал чёлку на лбу:
— Я тоже был в госпитале. Только я не письма. Я им стихи читал. Лермонтова, Маяковского… Они любят. «Ещё!» — кричали.
— Это ты мастер, знаю, — сказала Лина. — Всё?
— Да вот ещё… — замялся Миша. — Только…
— Только что?
— Да ерунда… Ну, там у нас возле дома разрыто, яма такая, и я вечером стоял с фонариком и светил. Кому надо переходить…
— Светить — это не работа, — опять махнул рукой Олег.
— Нет, почему? — сказала Лина. — Очень даже работа. Вот мы её и запишем.
Она записала: «Денисьев Миша светил фонариком».
— Митя, а ты что скажешь?
Толстый, курносый увалень Митя Попов рассказал о том, как он собирал всё железное. Больше всего банки из-под консервов.