– Подумываю. Если мы пойдем по этому пути – заметь, я говорю «если»! – я буду на прослушке. Я буду под наблюдением. Я буду вооружена.
– Я хочу, чтобы твою машину снабдили «маячком».
– Сделаем.
– Нет, я хочу, чтобы это было сделано до того, как мы утром выедем за ворота. Я об этом позабочусь.
«Хочешь что-то получить, надо что-то уступить», – напомнила себе Ева. Приходилось уступать, даже – особенно! – в тех случаях, когда с души воротит.
– Ладно, черт с тобой. Прощай, я собираюсь ускользнуть незаметно к Пабло, уборщику бассейна, на часок горячего и липкого секса.
– Нам всем приходится чем-то жертвовать. Мне, например, трижды пришлось переносить мои встречи с французской горничной Вивьен за последнюю пару дней.
– Она умеет делать французский поцелуй? – спросила Ева, когда они ложились в постель.
– Безусловно.
Ева фыркнула и шутливо толкнула его локтем, когда он обнял ее сзади и притянул к себе.
– Извращенец.
– Сама виновата. Нам поспать надо, а ты меня завела, – проворчал Рорк.
Его волшебные пальцы легко заскользили по ее груди, вниз по животу и снова вверх. Каждое прикосновение разливалось по ее коже приятной щекоткой.
Она со вздохом прижала его руку к своей груди, чтобы усилить ласку. Вот он, идеальный способ закончить длинный, тяжелый день. Скользящие, прижимающиеся друг к другу тела в темноте.
Когда его губы коснулись сзади ее шеи, Ева потянулась лениво, как кошка.
– Есть способы подзарядиться и помимо сна.
– Похоже на то. И я, похоже, никак не даю тебе заснуть. Руки сами так и тянутся.
Она всем телом ощутила его возбуждение и жар.
– Странное место для рук. Может, тебе к доктору обратиться? Это могло бы… Ой! – Ева содрогнулась, ей показалось, что ее тело тает, когда его пальцы скользнули внутрь.
– Есть место получше.
Пальцы пробрались еще глубже. Они дразнили и насыщали их обоих медленными, неторопливыми ласками.
Ева растаяла. Ее дыхание стало прерывистым, тело текло, как вино. Он мог трогать, брать, где хотел. Грудь, живот, волшебное теплое место, где их тела сливались.
Погружаясь в нее, Рорк чутко ловил каждый толчок, каждое движение ее вздрагивающего тела. Она окружила его со всех сторон, он тонул в ней, а она вздымалась над ним и обрушивалась на него, как волна. В полной темноте он познал ее всю – тело, сердце, ум, душу. Подхваченный волной, он шептал ей слова любви на языке своего разрушенного детства. С нею он обретал свою целостность.
А ей это единение, слияние, целостность казались простыми и естественными, как дыхание. Между ними не осталось пустот. Когда он был с ней, их обоих не преследовали страшные воспоминания о крови и смерти. Они погружались в покой и наслаждение. Его руки – такие искусные, такие терпеливые… Слова любви, произнесенные шепотом на чужом языке, были подняты на поверхность из глубокого, бездонного колодца.