Дронов вышел из подъезда, осторожно придержав стальную дверь — но та, как обычно, громыхнула, притянутая могучим магнитом.
Два часа ночи, июль, во дворе непривычная тишина.
Огромная липа пахнет так, что не хочется делать перерыв на выдох, только вдыхать и вдыхать, пока…
Пока — что?
Андрей мотнул головой, надавил кнопку на пульте: старенькая девятка сварливо крякнула и мигнула поворотниками. Усевшись и пристегнувшись, он завёл двигатель и прошептал: «Ну, не подведи, довези только — будет тебе и техобслуживание, и шины новые». Для большей убедительности ещё и погладил осторожно руль. И отдёрнул руку, оглянулся смущённо. «Голову не забудь полечить», — посоветовал некто ехидный, живущий в той же голове.
А ведь был он когда-то главным — этот, что теперь лишь иногда подаёт голос. Нет, не просто главным: это и был он, Андрей Дронов. «Как стальные шарики по полу», — сказала Даша, когда он представился. Он в ответ только слегка приподнял бровь: не понял, мол. «Имя такое… др-р-р», — пояснила она с улыбкой.
Дронову в тот момент было не до улыбок. Дашку к нему в гости притащила расстроенная и нуждающаяся в свободной жилетке Маркиза. Маркизой Анюту он называл исключительно про себя, ни разу не произнеся прозвище вслух. Анька пребывала в крайней степени депрессии и в лёгкой степени опьянения, смотрела жалобно, словно обиженный щенок. Семейная жизнь давалась ей, как обычно, с трудом: снова потребовалась помощь старого друга — записного циника и внимательного слушателя.
Даша весь вечер находилась будто бы вне поля зрения Дронова, впечатления не оставила никакого — фигура как фигура, и голос… тихий такой голос. Запомнилась только улыбка: открытая, беззащитная, детская.
Ближе к полуночи, когда Маркиза перестала капать слезами, а носик её приобрёл нормальные размеры и естественный оттенок, Андрею улыбаться тоже не хотелось. В теле звенела усталость — словно не в кресле сидел, а, как принято сравнивать, мешки ворочал. В голове, кроме звона, помещалась единственная мысль: «спать!». Он вспомнил о новой знакомой, о Даше, даже и не на следующее утро, а только вечером — при очередной попытке понять причину неудобства, какой-то мелкой занозы, весь день мешавшей сосредоточиться.
* * *
— Дронов, ты влюбился, что ли? — радостно осведомилась Маркиза, очевидно, воспрянувшая духом.
— С чего ты взяла? — возмутился было Андрей.
— От, я тебя не знаю! Сколько мы знакомы? Вот. Так что, пропал ты, братец. Пиши телефон, Ромео.
Андрей, вяло отбиваясь, записал номер, выслушал обещание Маркизы «оторвать голову за Дашку». И позвонил.