Вспомнился князю Валерьяну рассказ, слышанный от самого дядюшки, как однажды в юности, еще камер-пажем, побился он об заклад, что дернет за косу императора Павла I. И действительно, стоя за государевым стулом во время обеда, изловчился, — дернул, государь обернулся. «Ваше величество, коса покривилась, я исправил». — «А, спасибо, дружок!»
— Так-то, мой милый, — продолжал дядюшка. — Говоря между нами, это министерство просвещения у меня вот где! Сыт по горло. Не министерство, а гнездо демонское, которого очистить нельзя, — разве ангел с неба сойдет. Все училища — школы разврата. Новая философия изрыгнула адские лжемудрствования и уже стоит среди Европы с поднятым кинжалом. Кричат: науки! науки! А мы, христиане, знаем, что в злохудожную душу не внидет премудрость, ниже обитает в телеси, повинном греху. И что можно сделать доброго книгами? Все уже написано. Буква мертвит, а дух животворит… Я бы, мой друг, все книги сжег! — закончил он с тою же резвостью, с которою, должно быть, дергал императора за косу.
«Ах, шалун, шалун! — думал князь Валерьян. — Сколько зла наделал, а ведь вот невинен, как дитя новорожденное».
— Ты что на меня так уставился? Аль не по шерстке? Ничего, брат, стерпится, слюбится. Ты еще вернешься к нам…
Посмотрел на часы.
— В Синод пора, два архиерея ждут. Ну, Господь с тобой. Дай перекрещу. Вот так, — теперь не бойся, ничего тебе тот не сделает. А право же, возвращайся-ка к нам, блудный сынок!
— Нет уж, дядюшка, куда мне? Горбатого разве могилка исправит.
— Не могилка, а девица Турчанинова.
— Какая девица?
— Не слышал? Удивительно. Исцеляет взглядом горбатых и глухонемых. Я собственными глазами видел сына генерала Толя, с одной ногой короче другой, и — представь себе! — через месяц ноги сравнялись. Силу эту уподобить можно помпе или — как это? — насосу, что ли, извлекающему из натуры магнетизм животный… Сейчас некогда, потом расскажу. Хочешь к ней съездить?
— С удовольствием. Может быть, и меня выправит?
— А ты что думал? Богу все возможно. Или не веришь?
— Верю, дядюшка! А только знаете, что мне иногда в голову приходит: если бы Сам Христос стал творить чудеса и проповедовать на Адмиралтейской или Дворцовой площади, тут и до Пилата не дошло бы, а первый квартальный взял бы Его на съезжую. И архиереи ваши не заступились бы…
«Ни вы, ни вы, ваше сиятельство!» — едва не сорвалось у него с языка — и, не дожидаясь ответа, выбежал из комнаты.
Старый князь только пожал плечами.
— Беспутная голова, а сердце доброе. Жаль, что скверно кончит!