«Что ни говори, а стол у него все равно маловат», – подумал я. Стол был довольно длинный, но узкий. Когда Хадзимэ перешел учиться в среднюю школу, я отдал ему свой – правда, это был всего лишь вмонтированный в стену стол типа секретера. Этой весной Хадзимэ провалился на вступительных экзаменах в университет, и стол-секретер ему заменили этим длинным. Чувствуя себя виноватым в том, что Хадзимэ в течение нескольких лет занимался за узким, неудобным столом, я хотел отдать ему свой широкий стол, но он категорически отказался.
– А твой стол можно снова поставить ко мне. Ведь я мало бываю дома. За узким столом тебе неудобно заниматься – уговаривал я, но Хадзимэ резко ответил:
– Нет. Оставь этот. Я провалился не из-за стола. – Хадзимэ, прежде никогда отцу не перечивший, впервые так резко отверг мой совет. В глубине души обидевшись, я, уходя из дома, все же сказал Акико, чтобы столы переставили. Но когда я снова появился дома, они стояли на прежнем месте.
– Почему не передвинули?
– Он сказал, что ему и так хорошо, и не дал мне их переставить. – В голосе Акико слышалась ирония. Но я, кажется, разгадал истинную причину отказа сына. Он, конечно, знал, что я, с тех пор как основал собственное издательство, совсем перестал работать дома. Именно поэтому и не хотел забирать стол из моей комнаты.
– О-о! Директор! Добро пожаловать! – Удивленный Хадзимэ вскочил с постели. Он звал меня директором.
В комнате Хадзимэ я обратил внимание на картину в рамке, висевшую на стене перед письменным столом. На ней был изображен девиз синсэнгуми[5] – «Истина». Приглядевшись как следует, я понял, что это вышивка. Наверное, у Акико ушел не один месяц на то, чтобы стежок за стежком вышить это. Прежде сын увлекался романами Сиба Рётаро[6] и щеголял им самим изобретенными словечками в духе диалектов провинций Тоса или Сацума, а сейчас в явном противоречии с этим вдруг стал приверженцем синсэнгуми. Эта картина с девизом «Истина», во всяком случае, поведала мне о многих неизвестных мне часах, проведенных Акико с сыном.
– Что-нибудь поешь? – Услышав громкий голос Хадзимэ, донесшийся из гостиной, я вышел из его комнаты. – Акио что-то там приготовила. – С этими словами он извлек из холодильника сырую рыбу, приправленную уксусом с сахаром, и батат, сваренный в соевом соусе.
– А у меня осьминог.
Я крупно порезал купленного мною осьминога, приправил его уксусом.
– В этом году, видать, будем питаться одними осьминогами.
– Есть еще и моти.[7]
– Пиво будешь?
– Еще бы! Блеск!
Я не мог взять в толк, из каких побуждений Хадзимэ в общении со мной стал употреблять словечки типа «блеск», модные у спортсменов и болельщиков. Ростом Хадзимэ был выше Дзиро, вымахал за сто восемьдесят, но худощав и с плоской как доска грудью. Спортом он не увлекался и со спортсменами особенно не дружил.