– Если бы оказался так глуп, – сказал лорд Манвилл, и теперь его голос был холоднее льда, – и сделал что-нибудь столь вопиющее и столь губительное для доброго имени молодой девушки, которую ты, по твоим словам, любишь, мне, право же, было бы очень стыдно за тебя. Но я думаю, что даже дочь священника, привыкшая в силу своего положения к жизни в стесненных обстоятельства, должна понять, что довольно трудно существовать на доход в ноль фунтов в год. А именно столько, Адриан, вы имели бы.
– Ты бы прекратил выплачивать мне содержание? – недоверчиво спросил Адриан.
– Тотчас же, – ответил лорд Манвилл. – И позволь мне добавить, что это не пустая угроза. В тот день, когда ты совершишь что-нибудь столь ужасное и достойное презрения – например, убедишь леди благородного происхождения сбежать с тобой, – ты перестанешь быть достойным моего внимания; фактически я вообще больше не буду думать о тебе, пока не сложу с себя полномочия по управлению поместьями в тот день, когда тебе исполнится двадцать пять лет.
– Да, в подобных обстоятельствах мне ничего не остается, не так ли? – мрачно сказал Адриан.
– Ничего, – согласился лорд Манвилл.
Какое-то мгновение молодой человек стоял, пристально глядя на своего опекуна, будто собирался умолять его, затем с каким-то странным звуком, похожим одновременно и на взрыв гнева, и на сдавленное рыдание, быстро вышел из гостиной, громко хлопнув дверью.
Лорд Манвилл вздохнул и, взяв со стола «Таймс», бегло просмотрел заголовки. Сквозь окно на него падали лучи утреннего солнца, и трудно было представить себе более изящного и красивого мужчину, чем он, стоявший в этой комнате в халате из восточной парчи, с лазурно-голубым атласным платком вокруг шеи, в облегающих желтых панталонах.
У лорда Манвилла были темные волосы, зачесанные назад с квадратного лба. Черта его лица были почти классическими в своем совершенстве, и, кроме модных, изящно подстриженных бакенбардов, растительности на его лице не было.
Брови его, когда он сердился, почти сходились в одну линию над аристократическим носом; взгляд был резок и проницателен, но, когда он был весел, в глазах мог светиться озорной огонек.
Бесспорно, лорд Манвилл был красив, и все же, несмотря на утверждение, что он доволен жизнью, было в его лице что-то язвительное или даже циничное, и более всего это отражалось на его губах, которые могли сомкнуться в жесткую линию или же пренебрежительно улыбаться, будто он стоял в стороне от жизни и бросал ей вызов.
Лорд Манвилл только что положил «Таймс» и взял «Монинг пост», когда вошел дворецкий.