А вскоре случилось и вовсе невероятное — сам Абдулрагим ласково поздоровался с Магеррамом, спросил о здоровье уважаемого Рустама-киши. И хоть в продолжение короткого разговора Магеррам, почтительно, снизу вверх глядя в осанистое, под дорогой каракулевой папахой красновато-медное лицо Абдулрагима, стоял почти не дыша, с того дня многие к имени его стали прибавлять это желанное, весомое — «бек».
«Магеррам-бек…»
Он научился ладить с завмагами района, безошибочно определяя, кому стоит «подбросить» дефицит в первую очередь, а кого можно и прижать, за недогадливость. Теперь «чах-чух», получаемое Магеррамом не пятерками и червонцами, определялось… Если бы кому-нибудь довелось побывать в его маленькой квартире с отдельным входом, которую он снимал у одинокой вдовы, поразился бы обилию свертков и пакетов с модными капроновыми сорочками, кофтами, коробок с обувью, отрезов и постельного белья… В основном завмаги благодарили его тем же дефицитом, которым обеспечивал их экспедитор. Правда, иногда в карман его плаща незаметно проскальзывал и конверт с деньгами.
Вещи, одежду, ткани Магеррам выгодно продавал через спекулянтов, сам жил экономно, не привлекая внимания ни расточительностью, ни одеждой. Ни в чем не нуждались и родители. Во всяком случае, к началу войны у него уже имелась кругленькая сумма.
Уже потом, когда в районе прошел слух, что Магеррам перебрался в город и устроился где-то рабочим, многие недоумевали. «Из экспедиторов в рабочие?! Не иначе как от неприятности ушел!..» Поговорили, поприкидывали и решили, что Магеррам знает, что делает. «Этот из тех, кто сто раз отмерит, прежде чем отрезать». Но большинство завмагов искренне сожалели, потеряв такого уважаемого и своего человека.
А в общем, к тому времени никому, пожалуй, кроме самых близких, не было дела до Магеррама.
С вокзалов, призывных пунктов уходили на бой с фашистами вчерашние мальчишки. Война приближалась к Закавказью не только огневыми рубежами, но и первыми похоронками, осиротевшими без кормильцев семьями, голодом. С ночи выстраивались длинные очереди за буйволиными хвостами, хлебом. На юг, в теплый Баку, потянулись беженцы, эшелоны с ранеными, эвакуированные предприятия. Город стал задыхаться от нехватки жилья, продовольствия…
Фронт Магерраму не грозил. Мать, столько слез пролившая из-за его горба, теперь чуть не спасительным благом считала врожденное уродство сына. Покрутившись в городе, Магеррам быстро сориентировался. Самым хлебным местом был хлебозавод. Это понимал не он один; несмотря на то, что мужских рук всюду не хватало, его даже рабочим не сразу взяли. Но это было как раз то «маленькое», но доходное место, ценить которое научил его лиса Мирзали. Да и от отца нередко слышал: «Будь осторожен, сын. Жадность никого до добра не доводила. Жадный человек в один прекрасный день потеряет и то малое, что имеет. Самая большая хитрость — клевать по зернышку. Так, как это делает лиса Мирзали, дай бог ему здоровья».