— У меня есть дядя, он...
— ... гипнотизер.
— Психолог, — сказала Марико. — Врач. Он применяет гипноз...
— Ты уже тысячу раз это говорила, — ответила Джоанна. — И мне это не интересно.
— Он мог бы помочь тебе вспомнить весь сон, заглянуть в твое прошлое и найти причину кошмара.
Джоанна задумчиво разглядывала свое отражение в голубоватом зеркале бара и, наконец, сказала:
— Знаешь, я не уверена, хочу ли я знать эту причину.
Алекс Хантер размышлял над тем, что, если бы его служащие в Штатах увидели обедающим в "Прогулке в лунном свете", они были бы крайне удивлены его поведению. Хантер был известен как требовательный начальник, предполагавший в своих служащих совершенство и быстро расстающийся с работниками, которые не соответствовали этому представлению; всегда честный, но не более того, он редко выражал свое мнение, но очень часто становился объектом меткой и резкой критики. В Чикаго он был известен как человек неразговорчивый, крайне неразговорчивый, один из тех, кто редко улыбается. Многие ему завидовали и уважали, но не любили. Его служащие и прочее окружение были бы сбиты с толку, если бы увидели его любезно болтающим с официантами, с улыбкой, не сходящей с лица.
Внешне он совсем не был похож на убийцу. На самом же деле ему дважды пришлось убить. Шесть пуль он всадил в грудь человека по имени Росс Баглио. В другом случае он вогнал в горло человека расщепленное метловище. Оба раза он сделал это исключительно в целях самообороны. Сейчас же Хантер выглядел как довольно преуспевающий бизнесмен на отдыхе, и никак иначе.
Это общество, эта непосредственная культура, так отличающаяся от американской, во многом способствовали его прекрасному расположению духа. Неизменно услужливые и вежливые японцы вызывали улыбку. Алекс был в этой стране всего десять дней, но уже не мог вспомнить другого такого периода в своей жизни, когда бы он чувствовал себя хотя бы вполовину, как сейчас, расслабленным и умиротворенным.
Конечно, пища тоже вносила свою лепту. "Прогулка в лунном свете" славилась своей великолепной кухней. Изысканный японский стол изменяется в зависимости от сезона более, чем какой-либо другой из известных Алексу, а шеф-повар знал свое дело в совершенстве. Было также важно, чтобы цвет каждого кушанья сочетался с предметами, окружающими его, поэтому все сервировалось на фарфоре, как цветом, так и рельефными узорами гармонирующем с пищей. Сегодня он наслаждался обедом, подходящим для прохладного вечера конца ноября. Перед ним поставили изысканный деревянный поднос, на котором стоял белоснежный ребристый горшочек китайского фарфора с толсто нарезанной дайконской редькой и красноватыми ломтиками осьминога, и, наконец, — кониаку — заливное из языка дьявола. Рифленый зеленый соусник содержал ароматную горячую горчицу, в которой нежно переплетались тонкие ароматы пряностей. Еще там было большое плоское блюдо серого цвета с двумя мисочками, красной и черной. В одной из них был суп акадами с плавающими в нем грибами, в другой же — рис. Продолговатое блюдо предлагало цельную морскую рыбину и три вида гарнира к ней с чашечкой отличнейшего дайкона, идущего в этот сезон. Это была идеальная для зимы еда: обильный стол, выдержанный в подходящих мрачноватых тонах.