— Он мне поверит. Поверит!.. — закричал Дитмар. — Кто ты такой, чтобы угрожать мне гневом моего конунга?
— Я — палач, — медленно и как-то очень весомо произнес славянин. — Палачу верят даже конунги: его слово — секира. Жди здесь, я сейчас принесу твой меч.
Сказав это, славянин поднял суму с головой Клеста к неторопливо направился к кустам, равнодушно повернувшись широкой спиной к Дитмару. Секунду помедлив, варяг выхватил нож из-за голенища, в два прыжка настиг славянина, уже занеся оружие. Славянин резко обернулся, ударил Дитмара в лицо тяжелой мокрой сумой и тут же вонзил в его сердце собственный отточенный нож.
1
Утром посланец известил Хальварда, что воевода Пе-ремысл, только что вернувшийся из Смоленска, желает прибыть к нему для важного разговора. Желание это было несколько неожиданным в устах молчаливого славянина, всегда подчеркнуто державшегося на расстоянии от забот Хальварда, что придавало просьбе о свидании особый вес. Хальвард продумал предстоящую беседу, решил, что она непременно коснется Сигурда, как прямого помощника Перемыс-ла, и считал, что полностью подготовился к встрече. Сигурд мог счесть для себя оскорбительным способ, при помощи которого его побратали с Урменем, пожаловаться послу, и Перемысл, со свойственным ему прямодушием, вероятнее всего, шел требовать объяснений.
Вопрос был достаточно щепетильным, здесь нужны были осторожность и выжидательный подход. Хальвард понял это. Пришел Перемысл, и они, обменявшись должными приветствиями, уселись для беседы. Однако на все его расспросы о Смоленском посольстве воевода отвечал кратко и только то, что было известно решительно всем. И все же наблюдательный Хальвард быстро приметил особую тревогу, которую, впрочем, Перемысл и не пытался скрывать, и решил зайти с другой стороны.
— Я слышал, что Сигурду пришлось кого-то убить, выручая Урменя из беды, воевода Перемысл?
— Двоих, — кратко ответствовал, воевода, показав два пальца для большей убедительности.
— Двоих с искалеченной десницей? — Хальвард не смог скрыть удивления, подумав, что его соглядатаи явно недооценили боевую хватку юного варяга.
— У него был добрый знахарь, — произнес Перемысл и, помолчав, неожиданно решил развить эту тему. — Женские руки творят чудеса, боярин.
— Да, — согласился Хальвард, лихорадочно соображая, зачем же все-таки пожаловал воевода.
— Вот это-то меня и тревожит, боярин, — озабоченно вздохнул Перемысл. — Князь Воислав послал в дар конунгу Олегу именно такие руки.
— Девицу? — Да.
— Славянку?
— Германку. Говорит, что не помнит, откуда родом. Зовут ее Инегельдой.