Надо беречь свои пять долларов до последней возможности…
Второй месяц… За шесть долларов я продал свой пятнадцатидолларовый костюм. Ем раз в день в пятнадцатицентовой столовке.
Я осунулся, побледнел. Я не в силах проходить мимо витрин ресторана. Но я должен экономить каждый цент, чтобы прожить на свои средства еще три, четыре месяца. Не может быть, чтобы за это время толпы безработных не уменьшились. Еще туже стягиваю ремень на животе.
– Плохо дело, – говорит столяр, тощий пожилой человек с желтым лицом и добрейшими глазами. – Плохо… Я как будто болен. В диспансере мне дали капли, а толку никакого.
Я смотрю на его осунувшееся лицо и думаю: «Не капли тебе нужны, а хлеб…»
Третий месяц… Ем раз в день в десятицентовой столовке. Ночую в пятицентовой ночлежке «сидя». Дни провожу на бирже. Поту сторону перегородки – на румяном лице «акулы» жизнь, страсть хищника; по эту сторону – отчаяние, голодный блеск в глазах. Я уже не смущаюсь и на зов: «Работа» продираюсь к перегородке и кричу подобно другим, чтобы обратить на себя внимание. Но что толку?
– Когда будет революция, – тихо после длительного кашля говорит мой друг столяр, – первым делом надо будет миллионеров сделать безработными.
Я с ним охотно соглашаюсь, но стоящий рядом с нами маляр говорит со злобой:
– Ты к этому времени еще сто раз околеешь. У меня другой план!
– Какой? – интересуется столяр.
– Получу работу – по центам буду копить деньги, чтобы открыть москательную лавчонку. Надоело мучиться в шкуре рабочего.
– А голосовать будешь за кого во время выборов?
– Разумеется, за хозяев, раз я сам буду хозяином…
– Ты к этому времени еще сто раз околеешь, – говорю я.
Выругавшись, маляр отходит…
Судя по ремню, я здорово худею. Безработные целыми днями толкутся на бирже. Они мало разговаривают. Им не до бесед, а если и говорят, то только о работе и еде: кто когда и что ел…
А в центре города шум, гам, движение, театры, магазины, кафе, рестораны, джаз…
– Какая разница между этими улицами и необитаемым островом? – говорит столяр. – И здесь, и на острове одинаково можно околеть с голоду.
– Здесь хуже, – угрюмо замечаю я. – На острове нет ресторанов.
– Ты прав, – уныло кивает головой столяр.
Выходим с биржи. Мимо нас на роскошной машине медленно проезжает пожилая некрасивая дама в богатом манто, с бриллиантовым ожерельем на шее, морщинистой, как у старой собаки. По нашим подсчетам этого ожерелья хватило бы на сто тысяч десятицентовых обедов. Подумать только! Сто тысяч обедов!
– Стерва! Стерва! – злобно ворчу я.
– Подло устроен мир, подло! – шепчет столяр.