Гейбриел сложил руки на груди.
– И кто же тогда будет виноват во всем этом? Я?
– Нет, что вы, сэр. Мы можем сказать, что это был кролик. Если вы выпустите его из клетки, он сможет натворить массу дел.
Да помогут небеса Мадлен Уилтон!
Гейбриел помог застрявшему мальчишке встать на ноги и позволил ему убежать, затем открыл дверцу кроличьей клетки и вытащил оттуда белый пушистый комок как раз в тот момент, когда в дверях появилась миссис Уилтон.
– Здесь никого нет, – невинно сказал он.
– Если у вас войдет в привычку врать, я вам не дам больше ни кусочка яблочного пирога, – незамедлительно откашлялась Мадлен.
– Простите меня. – Гейбриел безуспешно старался не расхохотаться. – Нам велено передать вам, что это кролик вырвался из клетки.
Мадлен усмехнулась:
– Сколько вам лет, лорд Гейбриел?
– Достаточно, чтобы понять, что такое целая неделя без пирога. Это ужасное наказание.
– Если бы они разлили краску, мне пришлось бы увеличить срок. – Миссис Уилтон прошла в соседнюю дверь, и Гейбриел, сунув кролика обратно в клетку, проследовал за ней.
Войдя в дверь, он оказался в классной комнате с большой картой на стене и стал не спеша разглядывать аккуратно выстроенные книги на полке, столик в углу, где вырезали шаблоны для деревянных картинок-головоломок, и прочие учебные принадлежности. Запахи грифельной доски, мела и красок полнили воздух, а лучи света, падавшие через окно, напомнили ему о школьных временах.
Когда Гейбриел обернулся к окну, Мадлен рылась в большой корзине, а за ней Гейбриел заметил нечто, заставившее его замереть.
Это была картинка с видом Гавра. Он узнал первые лучи света, поднимавшиеся за городом и оставлявшие в глубокой тени здания. Шпили церквей казались черными стрелами на фоне серого неба, водная гладь отражала бледный рассвет. Это же он видел в то утро, когда с Шарлоттой и детьми наконец покинул Францию.
Подойдя ближе, Гейбриел убедился, что изображение сделано из наложенных друг на друга слоев бумаги. Вся композиция была размером с оконное стекло и представляла настоящее произведение искусства.
Ему вспомнился сосредоточенный взгляд Шарлотты в то утро. Именно эту сцену она изучала, запоминала ее. Шарлотта Парнелл была настоящей художницей, теперь Гейбриел в этом не сомневался.
– Удивительная вещь, не правда ли? – сказала Мадлен.
– Да, несомненно. Это гораздо сложнее, чем портретные силуэты, которые я видел. Скажите, он и портреты делает тоже?
– Она делает, потому что, видите ли, художник – женщина.
– Да, конечно. – Гейбриел постарался скрыть охватившее его ликование. – Такая тонкая работа! Не у многих мужчин достало бы терпения сотворить такое.