– Не надо сейчас, Лаура.
Бронсон склонился над ней и стал успокаивать. Он взял ее руки и, положив их себе на плечи, поднял возлюбленную.
– Да, она не знает. Она злится потому, что не знает всего. – Мать успокоилась и даже улыбнулась.
Бронсон повернулся ко мне, его взгляд выражал презрение и укор.
– Хорошо, сейчас она узнает все, что должна знать.
Мать постаралась жестом остановить его, но Бронсон продолжал:
– Пришло время, Лаура.
– Я так не могу, – заплакала мать, – слишком тяжело об этом думать, вспоминать. Я не могу говорить об этом. – Мать схватилась за сердце.
– Тогда позволь мне, я тоже иду на это с тяжелым сердцем, но нужно начать. У нас не должно быть секретов, мы должны стать одной семьей.
Мать закрыла глаза и тяжело вздохнула.
– Хорошо, – Бронсон кивнул. – Джимми отвезет тебя, а Дон останется здесь, и мы поговорим. Я отправлю ее со своим шофером.
– Хорошо, – согласился Джимми.
– Джимми может слышать все, что здесь будет сказано, – заявила я.
Джимми отвел меня в сторону.
– Может быть, ему будет неудобно говорить при мужчине. – Он повернулся и взял мать под руку.
– Спасибо тебе, Бронсон, – сказала она, – вечер был чудесным. И я смогу не будоражить свою память.
Кивнув мне, мать с Джимми вышли, провожаемые Бронсоном.
Вскоре он вернулся, сел напротив меня, скрестил ноги, допил бокал шерри и начал...
– Сначала я хочу рассказать немного о себе, чтобы тебе легче было понять, что произошло.
Бронсон опустил голову и исподлобья посмотрел на меня.
– Когда я родился, моя семья купалась в деньгах, детство у меня было вполне обеспеченным. Мой отец был человеком дела. Мать же была очень теплой и мягкой женщиной. Она была мягче отца, мягче собственных детей и не соответствовала имиджу Алькотов. И я, и Александра, оба понимали, насколько важно поддержание имиджа. Нас научили, что респектабельность – это гора, на которой нужно быть постоянно начеку, чтобы не свалиться. Мы смотрели на всех сверху вниз, даже когда поступили учиться в престижную школу на севере. Мы имели деньги и силу – силу изменить жизнь окружающих. Как инвестор и банкир мой отец контролировал очень многое. Короче, я считал себя чем-то вроде маленького принца, который однажды займет трон отца и будет опорой традициям Алькотов.
Он откинулся назад, нервно постукивая пальцами по подлокотникам, и улыбнулся.
– Это была маленькая внутренняя драма. Но многие узнали о ней, и люди, имеющие вес, тоже начали верить в наше высокое паблисити. В этом была заслуга отца. Потом, – Бронсон закрыл глаза, – у Александры обнаружились резкие боли. Поэтому и потому, что все мы были уверены в своей значимости, она впала в сильнейшую меланхолию. Она чувствовала разочарование в себе, в жизни, в родителях, особенно в отце. Несмотря на это она поступила учиться, стала студенткой, хотя боль все усиливалась. Я ее очень любил и чем мог помогал.