— Ну почему ты такая красивая? Разве человеку мало добровольной ссылки в качестве наказания?
— Не понимаю…
— Оно и к лучшему, — прошептал Ален и обнял Надю.
— Ален, остановись… — успела вымолвить она, прежде чем его губы запечатали ее рот.
Пальцы, сжимавшие ее, были похожи на железные. Губы мягкие, и двигались с возбуждающей неторопливостью. Сильное тело удивляло своей тренированностью. А сердце билось в груди как молот. Застигнутая врасплох, Надя не сопротивлялась. Но когда его рука нащупала ее грудь, она резко дернулась, и острая, как нож, боль в боку заставила ее вскрикнуть. Очарование момента тут же улетучилось.
— И это ваш хваленый врачебный такт? — язвительно заметила Надя, превозмогая боль.
Ален густо покраснел, а на виске забилась жилка.
— Но ты же сама позволила мне зайти так далеко…
— Как хрупкой женщине остановить такого типа? Ударом коленкой?
— Сказала бы просто «нет», — отпарировал он.
— Вы же не дали мне возможности… Надя сильно побледнела, ее зрачки расширились.
Какой я тупица! — подумал доктор.
— Немедленно в постель, Надя.
— Только когда вы уберетесь из моего дома.
— Проклятье! Женщина, почему вы вечно спорите?
Ален вскочил с кресла, схватил ее и понес. Мышцы его напряглись. От усилия — или гнева — на шее выступили жилы. Она различила запахи древесного дыма, кофе и мыла и почувствовала исходящие от него волны сильнейшего душевного волнения.
Сжатая с такой силой, она ожидала боли, но его массивная горячая грудь вызывала у нее лишь ощущение безопасности.
Лампа в ее комнате высвечивала смятую постель. Он опустил ее туда осторожно, словно новорожденную.
— Вот что я скажу вам, миссис Адам, — заговорил он, выпрямившись. Давайте заключим с вами договор: я не вмешиваюсь в вашу жизнь, а вы — в мою.
— Прекрасно. Я согласна.
Повернувшись, Ален заставил себя не оглядываться. Уж очень хотелось извиниться, еще больше — объяснить. К своему стыду, он не мог сделать ни того ни другого.
Ален работал размеренно, двигался как точный механизм, все внимание — куче дров, с каждым часом становившейся выше.
Ему доставляла удовольствие физическая работа, особенно колка дров. Она обостряла его чувства, улучшала дыхание и утомляла достаточно, чтобы заглушить чувство одиночества в те редкие вечера, когда Ален возвращался в свой пустой дом раньше одиннадцати.
После ночи, которую хотелось поскорее забыть, он жаждал лишь освободиться от ощущения тела Нади и вкуса ее губ.
Ален поставил на колоду новое полено. Смахнув рукавом пот с лица, снова взялся за топор, нанес точный удар, и полено раскололось надвое. Но даже усталость не мешала ему грезить о ее теле. Это была сладкая мука. Грудь Нади как раз умещалась в его ладони. И он мучил себя сейчас, вспоминая свои ощущения. Или представляя, как тепло и уютно было бы ему с ней.