Парень не стал перевязывать. Кинул себе через плечо выпавший моток веревки, наклонился к носилкам.
— Берись, чего рот разинул! — крикнул напарнику.
— Как думаешь, зачем я им понадобился? — спросил его Сизов, берясь за ручки носилок.
— Не слышал, что ли? Этап готовят.
— Этап? Куда это?
Парень захохотал.
— На Кудыкину гору. Нашего брата посылают обогревать места, которые похолоднее. А ты как думал? Вахтовый участок переезжает, а сколько мест на той вахте, считал? То-то же. Кого-то надо и отправлять.
Сизов не знал, что будет на новом месте и сколько там понадобится рабочих, но встревожился.
— Я бы не хотел…
— Не разговаривать! — заорал на них конвоир.
Они оба удивленно оглянулись на него: такого в правилах поведения бесконвойников нет, чтобы еще и не разговаривать.
Помолчали и пошли дальше по тропе в том же порядке: впереди Сизов, за ним здоровяк-парень, позади, чуть поодаль, конвоир с карабином. Долго шли не останавливаясь, посматривали на лес, на небо. По небу ползли облака, белые, взбитые, как подушки у мамы.
— Как тебя зовут-то? — полуобернувшись, спросил Сизов.
— Красавчик, — буркнул парень.
— У нас жеребец был Красавчик, вот ему шло.
— А мне не идет?
— У тебя имя есть.
— Нет у нас тут имени, только клички.
— Я не гражданин начальник, чтобы передо мной выкобениваться.
— Дома Юриком звали, — помолчав, сказал парень. — Юрка, значит.
— А фамилия?
— Красюк. Потому и Красавчиком прозвали, что фамилия такая.
— А меня — Валентин Иванович.
— Ага, Мухомор Иванович, — засмеялся парень. — Или, хошь, другую кликуху придумаю?
— Я не лошадь.
— Ясное дело — только пол-лошади. Другая половина — это сейчас я. Красюк шумно вздохнул, оглянулся на конвоира. — Посидеть бы, а!
— Полежать не хочешь? — добродушно огрызнулся конвоир. Видать, понял, что с разговорами дорога все-таки короче.
— Не откажусь! Лежать не сидеть. Лежать всю жизнь можно.
— Скучно все время лежать-то, — сказал Сизов.
— Чего? Вкалывать — вот это скука. А лежать да мечтать — милое дело.
— О чем мечтать?
— Ясно о чем, о воле.
— А на воле?
— Ну, там нынче у всех одна мечта — о баксах.
— И много тебе их надо?
— Мно-ого!
— Зачем?
— Как это? — удивился Красюк и приостановился, дернул носилки. — Чтобы жить.
— Воровать?
— Почему воровать? Я и раньше не больно-то воровал.
— За что же ты тут?
— Бес попутал…
И тут сзади грохнул выстрел. Они разом бросили носилки, отскочили. На тропе, где только что прошли, поднимался на задние лапы огромный медведище. Конвоир судорожно дергал затвор, чтобы выстрелить еще раз. В один миг медведь оказался возле него. Беклемишев безбоязненно сунул ствол в глубокую свалявшуюся шерсть, нажал на спуск, но затвор только тихо клацнул. В то же мгновение тяжелые лапы опустились на его спину, подтянули к себе, дернули когтями снизу вверх, задирая куртку, из-под которой вдруг фонтаном брызнула кровь, ослепительно алая на белой обнаженной коже.