Когда змея перестала извиваться, он зашвырнул палку, обессиленно опустился на кочку, снова вскочил, принялся оглядывать траву вокруг.
— Ну, ты даешь, Мухомор! Как узнал, что она тут?
— По запаху, — усмехнулся Сизов. — Сразу покойником запахло.
— Врешь!
— Конечно, вру. У нас нанаец проводником был, так тот, верно, по запаху змей находил. "Твоя не понимай, змея сырым пахнет".
— Вот тебе и дикарь! — удивился Красюк.
— Это мы в его понимании были дикарями. Ничего не смыслили в тайге.
— А ты откуда родом?
— А что?
— Орать больно здоров. Глотка луженая — позавидуешь.
— С Волги я, из Саратова.
— А я из Киева.
— Из самого?
— А что?
— Да ничего. В Киеве тоже разные люди живут.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Я и сам не знаю.
— Думай, прежде чем говорить! — с угрозой проворчал Красюк.
— Постараюсь…
Вечер застал их в густом лиственном лесу, где было много дубов, тисов и бархатных деревьев. Выбравшись к опушке, за которой поблескивала открытой водой болотина, они повалились в траву и, отдышавшись, вспомнили о еде.
— Если все знаешь в тайге, так хоть бы о жратве позаботился, — сказал Красюк.
Сизов засмеялся.
— Ты назначен старшим, тебе о ней и думать. Начальнику полагается заботиться о подчиненных.
— Ладно выламываться-то.
— Придется потерпеть до завтра. Я знаю эти места, ходили мы тут, руду искали. А сейчас надо подумать о костре. Собирай дрова, да потолще…
В поисках валежника они разошлись в разные стороны. Притащив очередную кучу веток, Сизов увидел, что Красюк обдирает и жует какие-то зеленые комли.
— Ты все-то подряд не ешь, — сказал Сизов.
— А чего? Мы эту штуку мальчишками все время ели. Пекли в костре. А то и так…
— Эту? — Бросив ветки, Сизов выдернул из охапки зеленых стеблей толстое белое корневище. — Ты знаешь, что это?
— Знаю. Мы из них дудки делали.
— Дудки вы делали вот из этого. — Он взял другой стебель.
— Так это то же самое.
— То, да не то. Одно — безобидный поручейник, а другое — ядовитый вех. Волчье молоко, животная скорбь, цикута…
— Ничего-о…
— Если бы ты хоть раз поел веха, мы бы с тобой уже не разговаривали. Гляди: у поручейника листья сложные, перистые, у веха — узкие. Смотри, не перепутай, отравишься.
— Ничего-о, — опять засмеялся Красюк. — У зэка брюхо гвозди переваривает.
— О Сократе слышал?
— Блатной, что ли?
— Древнегреческий философ. Этим самым был отравлен. Смотри не перепутай, — повторил Сизов. — А лучше ничего не ешь, не спросив.
— Жрать же охота.
— Терпи…
Они лежали на мягких ветках пихты, задыхаясь в дыму костра и все-таки наслаждаясь тем, что не зудели комары и мошки. Ночь опустилась быстро, словно на тайгу вдруг нахлобучили шапку. Где-то в чаще хохотал филин, душераздирающе кричали сычи. Откуда-то слышался тонкий голосок сплюшки, возносившийся все выше и выше: "Сплю-сплю-ю-ю-ю!" А им не спалось. Доносившиеся отовсюду непонятные шорохи наполняли душу тоской и тревогой.