– Это моя дочка, Катя! – отозвалась она.
– Сколько ей лет? – холодный рыбий хвост шлепнул меня по позвоночнику.
– Девятнадцать.
– Девятнадцать? – Резко обернувшись к ней, я схватился за высокую спинку резного стула.
– Успокойся. Это не твоя дочь. Это – Колина. И она его очень любит, хотя и понимает его несовершенства. В этом все дело, – Зюка бесшумно убирала со стола десертные приборы, и я снова вспомнил, как под пасху грохотала посудой Таисья Степанова, стараясь задержать в избе Коляню.
– Впрочем, дело не только в этом, – Зюка, как всегда, знала, о чем я молчу, и мне незачем было пытать ее: «Как ты могла тогда выйти за него? Почему ты с ним сейчас?» – Он не виноват. Я виновата, что предпочла тогда его совершенную честность. А в том, что он стал таким, тут я была беспомощна… Тут виноват ты.
– Я? В чем же? Что не удержал тебя?
– При чем тут я… Я о Коле говорю.
– О Коле? Да я его двадцать лет не видел! Как я мот влиять на его трансформации? Ты уж готова на меня возложить все пороки мира!
Она вдруг вспылила:
– Какие трансформации? Вся его пародийная показушность, весь этот маскарад манер и суждений – твоя работа.
– Но при чем тут я? Что ты городишь? – но она вроде уже не слышала.
– К черту, не буду убирать, – Зюка звонко метнула на стол тарелки, которые держала в руках. – Давай покурим. – Я щелкнул зажигалкой перед концом ее «Кента» кинг сайз.
– А это мама, – Зюка кивнула на вторую фотографию.
– Двадцать лет назад?
– Нет, в этом году. Она приезжала ко мне из Швеции. Ей шестьдесят четыре, и она прелестна, легкомысленна и молода. Я спросила, как ей удается оставаться такой законсервировавшейся? Она обняла меня и шепнула: «Мы молоды, пока нас любят».
Зюка повернула стул, на котором сидела, наискось к соседнему и положила на тот ноги:
– Напрасно американцев высмеивают за задранные ноги. Это лучший способ быстрого отдыха, – но чем-то своем: – Если косишь, когда роса уже сошла.
– Неужели ты его любишь? – спросил я наконец.
– Для мамы никогда не существовало ничего, кроме любви. Войны, страны – все не имело значения. Она уехала из Литвы за человеком, которого любила. А я столько лет наивно полагала, что у них с отцом были разные политические убеждения.
– Она все еще с ним?
– Нет, он умер. Билась, работала кем попало. Пять романов – один несчастнее другого. Но теперь у нее новая любовь, счастливая, и она – молодая. Она все восклицала: «У меня взрослая внучка? Не пиши ему, что она взрослая. Я скажу, ей пять лет».
– Они виделись?
– Да. Катя тоже гостила у меня во время студенческих каникул. Она на первом курсе исторического в МГУ.