Сжал Ковалев в руках браунинг, обернулся к своим и крикнул зычно, так что бы всем слышно было: «Товарищи! За народ, за революцию — вперед! Ура!» Закричали красногвардейцы «Ура!» и бросились в атаку. Полетели в окна гранаты, ахнули пачками винтовки, из окон им навстречу — пулемет хлестнул. Упали первые убитые товарищи.
Было бы в здании комиссариата не два пулемета, а пять и защитников не семь десятков, а сотни три — тут бы и полечь всей ярославской Красной гвардии. Но было как было, и вот уже над комиссариатом алый стяг развивается. А во двор, куда буржуи новобранцев загоняли, уцелевших защитников вытаскивают. Тут самое главное не ошибиться. Если солдат обманутый — объяснить, на кого оружие поднял. Если унтер — раз-два по морде сытой, да пообстоятельней растолковать, что против народа, против воли его, против свободы святой не должно идти. Вдумчиво так растолковать, да смотреть: понимает или нет. Если не понимает — к стенке. И офицеров-эксплуататоров туда же. Офицеров-то как раз больше всего и набралось. Первым — полковник Перхуров, кавалер георгиевский, стоит, одним глазом на всех смотрит. Второй-то выбили. Прикладом, надо полагать. Взглянул Ковалев на офицеров, рукой махнул: «Кончай, товарищи, гадов!» Треснул сухо винтовочный залп. Кончено.
Кто — то Ковалева за рукав тронул. Обернулся — стоит паренек в спецовке. «Вы, — спрашивает, — товарищ Ковалев? Вам от товарища Нахимсона приказ». Развернул Алексей лист, втрое сложенный, а там написано, что товарищ Ковалев назначается командиром восточной завесы, и имеет право подчинять себе любые другие отряды и группы повстанцев. Печать красная и подпись: Председатель Ярославского Революционного Военного Совета С. М. Нахимсон.
Теперь торопиться надо. На очереди вокзал. Только до него еще добраться надо. Не все милиционеры понимают, что раз они на защиту народа поставлены, так и против народа идти не должны. Некоторые участки сопротивляются и на телеграфе несознательные элементы засели. Из револьверов да карабинов огрызаются, так и норовят свалить зазевавшегося борца за всеобщее счастье.
Бегут красногвардейцы, торопятся. Вместе с ними спешат рабочие отряды. Вот с «Нобеля» три сотни бойцов подошли. С маху вынесли два участка, кинулись дальше, да на третьем застряли. Больше часа провозились. Да еще в одном сквере по ним пальбу дружинники открыли и с ними человек десять студентов. Так их тоже, пока передавили, время потратили. Теперь наверстывать надо. Телеграф — задача первоочередная. Вдруг смотрит Ковалев: в сторону вокзала человек пять улепетывают. На них шинельки юнкерские, у двоих — барахлишко какое-то в руках. Золотопогонники будущие. Остановился Алексей, у одного из красногвардейцев винтовку взял, прицелился было влепить одному промеж лопаток. А тот возьми, да и запнись. Фуражка слетела, сам по мостовой прокатился. И увидал тут Ковалев лицо однокашника своего гимназического, Соколова Севки. Семь лет за одной партой просидели. Дружбы особой между ними не водилось, а только за одной партой враги долго не сидят. И пронеслись тут перед глазами у Ковалева все эти семь лет в одну секунду, как, говорят, у человека перед смертью вся жизнь за один миг проходит.