Мистер Пентекост чопорно обнял за талию мисс Квиллиам, и они степенно двинулись вперед, огибая пары, а также ряды мужчин, которые, со сплетенными руками, кружились на ирландский манер хороводом. Попивая пиво у стены, я гадал, одному ли мне кажется, что это показное веселье отдает отчаянием, словно у каждого, кто здесь есть, минутное удовольствие омрачено страхом перед будущим, перед надвигающейся зимой.
Свечи, длинные тени которых плясали по грязным стенам, начали расплываться у меня в глазах, и чей-то голос сказал мне в ухо: «Идемте, мой юный приятель, вам пора в постель».
Мистер Пентекост взял меня за руку и поспешно повел домой, чуть ли не на руках донес наверх и опустил на постель. Я тут же заснул и так и не узнал, когда вернулись матушка и мисс Квиллиам. Утром я не стал их расспрашивать, потому что обе они были бледными и вялыми, а матушка жаловалась на головную боль.
Страхи мои оправдались: то были, в самом деле, последние минуты счастья; неумолимо наступала зима, с нею спад торговли — это означало постепенное сползание в пропасть. У мистера Пичмента все меньше находилось работы для моей матушки и мисс Квиллиам. Они изо всех сил старались найти себе какое-нибудь прибыльное занятие: изготовление булавок и пуговиц, отделка сюртуков — но почти безуспешно. Слишком много было работников, готовых трудиться дольше и получать меньше, чем они, — за такими им было не угнаться. К началу октября положение наше стало отчаянным.
Мы зарабатывали тогда втроем по пять шиллингов в неделю, и падение наших доходов на этом не остановилось. Квартирная плата составляла три шиллинга, помощник домовладельца требовал оплаты точно в срок, не заплати мы в очередное воскресенье, к понедельнику оказались бы на улице. Спасали нас только скудные сбережения мисс Квиллиам (она настаивала на том, чтобы считать их общими), и было ясно, что, если торговля не пойдет круто в гору, мы вскоре останемся без средств. Более того, зимой наши расходы должны были увеличиться, потому что придется больше жечь угля и сальных свечей, иначе как мы сможем вечером работать. И еще, ни у матушки, ни у меня не было зимней одежды. Видя все это, я решил, что пришло время продать медальон.
Как-то вечером, в середине октября, когда мисс Квиллиам отправилась к соседям, а матушка все еще шила при огарке свечи, я об этом заговорил.
— Мама, мы не можем дальше жить на деньги мисс Квиллиам.
Она взглянула тревожно: Что же делать?
— Нужно продать медальон.
Она шумно вздохнула и протянула руку к медальону.
— Я знала, что ты так скажешь. Я, наверное, этого не переживу.