Но он видит, как когда-то отмечал Эйхенбаум, несколько по-взрослому.
Так что это детство было подрезано.
Там несчастливая нянька, которой не дали выйти за любимого.
Там перед отъездом по обычаю садиться, посидеть, люди, разные по положению, садятся на один стул.
Это видит мальчик.
Это неловко.
Таких вещей у Толстого столько, сколько надо.
В «Анне Карениной» дело не в том, что жена изменила мужу, и не в том, что ее брат прожил состояние своей жены и служит, получая хорошее жалованье и всеми уважаем, систематически продолжая изменять жене.
Главное в истине.
Что мы находимся все время в необходимости оценивать положение людей: мы как бы приглашены на суд.
И от нас зависит приговор.
Так что очерк можно сравнить со свидетелем на суде.
Новелла, как и роман, это сами судебные дела, часто с неожиданным приговором.
Андрей Болконский выше очерка, но только постольку, поскольку через него включается истинное изображение событий.
Этот великий замысел не был осуществлен. Андрей Болконский трагически умер. Его заданность была смягчена тем, что он Толстым введен в любовную историю, введен тем, как он видит пейзаж, как он видит войну; но и второстепенные герои военного очерка, герои военных повестей, отражение которых мы можем видеть у Дениса Давыдова, сняты тем, что, ставшие военными, ощущения сражающихся освещаются описанием охоты, чувством охотника, когда надо спустить собак на волка, и оно переносится на охоту Николая Ростова, охотничьим ощущением которого надо начать описание военной стычки.
Но в конце романа главный герой растворен новым реализмом Толстого.
Его заменил сперва Платон Каратаев, потом огромный и теоретически подготовленный и тоже портретный образ Кутузова. Но военный Кутузов, в отличие от старого военного, в сражении все видит, но не изменяет видимых эпизодов, зависящих от его воли.
Переключение разных восприятий у Толстого далеко уводит его роман даже от лучших романов, даже от описания убитого в Ватерлоо у Стендаля.
Идут русские солдаты по австрийской земле. Они приодеты, они одеты во все нарядное, так как рядом командующий. Он хотел сравнением показать, в каком виде союзные войска.
Они должны выглядеть укоризненно.
У них нет обуви, они плохо снабжены, и в это время песенник пехотинец в тяжелом обмундировании поет, выбивая такт ложками:
Ах вы, сени, мои сени,
Сени новые мои!
Эта песня ложится на разговор разжалованного Долохова с бывшим его товарищем. Кутузов только смотрит на Долохова и сказал несколько слов. Но Долохов теперь другой; он забыл быть офицером. И весь диалог, очень сложный, идет в темпе лихой песни, как бы под стук деревянных солдатских ложек.