Вопреки моим ожиданиям на рассказ о двух девушках Коля отреагировал очень живо. Судя по горячечному блеску его ясных глаз, пять минут на ходовом мостике «Яузы» заинтересовали его куда больше, чем вся моя «Песнь о Глаголе». Мне даже показалось, что он с нетерпением ждет, когда же я окончу, чтобы завалить меня вопросами. Я не ошибся.
— А что сейчас с Риши? — спросил Коля, извлекая из пачки новую сигарету. — Ты случайно не знаешь, как она после ранения?
— Случайно знаю.
Коля весь напрягся, впился в меня взглядом.
— Она жива и здорова, — сообщил я. — Разве что легкое ей пересадили.
— Она с тобой связывалась? Или тебе кто-то передал?
— Представь себе, я видел ее лично. И притом совсем недавно!
Смятение Коли от меня не укрылось. Его глаза вдруг сузились, стали глубокими и холодными, какими бывали только в Очень Важные Моменты, уж я-то Колю знаю как облупленного. Гм… А ведь я был уверен, что Коля и думать забыл о девчонке, с которой когда-то, тысячу лет назад, обсуждал квантовый выход приборов, пока мы с Иссой предавались нашим целомудренным радостям между олеандрами клонской здравницы. А оказалось, он ее помнит! Еще и беспокоится о ней!
— Ты… ее… видел? — запинаясь после каждого слова, спросил Коля.
— Да. Случайно встретил на Большом Муроме. В Новгороде.
— Кой черт ее туда занес? — поинтересовался Коля. Как мне показалось, несколько нервозно.
— Знаешь, ее мать еще до войны работала в конторе Тылтыня.
— В какой еще конторе?
— Центр Диалога Культур. В общем, какие-то дипломатические дела… Я, честно говоря, не горел желанием разбираться… Ну, выпили мы с ней медового пива с орешками, почирикали, да и разбежались. — Собственно, я сам не знал, зачем соврал Коле.
Точнее, не столько не знал, сколько не смог бы объяснить. Интуиция мне нашептала, и я пошел у нее на поводу. Просто я вдруг понял: говорить Коле, что Риши прилетала на Большой Муром специально, чтобы повидаться со мной, экс-военнопленным Александром Пушкиным, категорически не рекомендовано.
— Наверное, получит теперь взбучку от своей «контры» за то, что с тобой общалась, — вздохнул Коля. — У них с этим, говорят, с каждым днем становится все строже… Звереют, гады.
— Она говорила, что уволилась из армии после ранения.
— Вот это новость так новость! А как же «армия — это моя судьба»? Любила ведь Иришка дело это… Таким специалистом была! И что? После первого же ранения — в кусты?.. Впрочем, так даже лучше! — Коля темпераментно ударил правым кулаком о левую ладонь, словно бы что-то для себя решив.
Мне стало не по себе. Дело в том, что Коля говорил о Риши так, как говорят о человеке не только близком, но и хорошо знакомом. Так говорят о тех, кто давно и хорошо тобой изучен, о тех, кто прочно прописался в волшебном пространстве твоей души и чье существование в нем уже не зависит от «объективной реальности», от повседневных событий, — о далеких любимых, об умерших родителях, о погибших товарищах.