– Тебя это не касается, – как будто почувствовала Нелка. – Мы тут никто. Просто рядом жили. При тебе случилось и закончилось. А то, что концы с концами не сходятся, так это вообще не твое дело.
А между прочим, Юрай ни словечка не сказал Нелке про свои сомнения. Ни словечка. Для измученной и уставшей жены он оставил официальную версию – версию милиции – двойное самоубийство. Что же тогда она имела в виду, когда говорила, что концы с концами не сходятся?
– Да вроде бы все сходятся, – осторожно сказал Юрай.
– Знаешь, – заговорила вдруг Нелка. – Электричка, если на ней ездить каждый день, в одно и то же время, становится почти домом. Все уже знакомы. Начинаешь здороваться. Узнаешь обстоятельства жизни. Маленькие тайны. Большие секреты. Я наблюдала зарождающиеся романы и измены, совершаемые между остановками. Любовь железнодорожных пролетов. У покойной Таси был мужчина. Я видела, как он иногда ждал ее на платформе в Тарасовке всегда возле третьего вагона от конца, в котором она ехала. Здоровущий мужик. Я его звала Микула Селянинович. Весь в бороде, усах, в очень сильных признаках плоти. Тася выходила, и они шли вместе. Это было нечасто, но как-то запомнилось. Однажды я ехала с ним от самой Москвы до его Тарасовки. На него смотрели женщины как на яркую мужскую особь. И я думала, что он нашел в нашей Тасе? Такой никакой рядом с ним.
– На похоронах его не было, – заметил Юрай.
– Полагаю… Я видела, как Тася озиралась вокруг, идя ему навстречу. Меня она видела, но демонстративно в расчет не брала. Более того, однажды она взяла своего Микулу под ручку в тот самый момент, когда я в окно не просто на нее пялилась, а даже делала ей ручкой. Но не может быть тайны на железнодорожной ветке в двадцать километров! Все тут, Юрай, не так… Но это не наше дело. Микула ведь торчал на платформе открыто, на виду всего поезда. И уходили они открыто… К нам же приходила вся такая затюканная медсестра, рядом с которой не то что сильного, а никакого мужика не вообразишь…
– На поминках славили ее одиночество… И жизнь, отданную дочери… И топтали Красицкого.
– Вот я тебе и говорю: бежать отсюда надо. Тут дьявольщина. Живых как бы и нет. А мертвые живее всех живых и тянут за собой. Я боюсь этого места, боюсь!
На следующий день Юрай сошел с электрички в Тарасовке. «Все правильно, – сказал он себе. – Меня сюда могла привести только нечистая сила».
Куда идти дальше, было совершенно не ясно. Но поковылял куда глаза глядят, мысленно представив себе глаза Нелки, следящие за парой с платформы. Он походил по улицам поселка, заглянул в магазин, это было бездарное, глупое занятие… изначально лишенное смысла, потому что Юрай не знал ни кого он ищет, ни где этого никого искать. Не шли ему навстречу мужчины ни в образе Микулы Селяниновича, ни в образе Муромца и Добрыни, мельтешил народ из придурковатых Алешей Поповичей, к честной жизни негожих, все больше по хитрости, обману и лукавству, а то и подлости. Ну, в общем, мифологический экскурс ничего путного не дал, пришлось возвращаться ни с чем. На платформе, где жила Тася, поезд не останавливался, мелькнул барак, двор и женщина, которая палкой выбивала половик. Она могла быть Лилей, а могла ею и не быть. Вообще лучше, чтоб ее не было, чтоб никогда не встретился ему Микула… Может, все-таки уехать, потому что ему, не очень бойкому и здоровому, не по силам раскусить этот орешек, где шесть смертей (как и было предсказано деревенской бабкой) все-таки случились.