И тогда — вот диво-то дивное! — вместо того, чтобы крикнуть тревогу и прибавить к добыче еще и полонянку, Резоуст лишь приложил палец к губам, а потом жестами объяснил замершей девке, что готов уйти от ватажников вместе с нею и Твердолюбом.
Зачем, почему, какая Резоусту была в том корысть — Бажана так и не спросила. Просто изо всех сил сгибалась над веслами, вместе с нежданным союзником увозя от врагов беспомощного жениха. Они не потратили времени даже на то, чтобы его развязать, все равно толку с Тверда было бы нынче немного. Теперь Бажана сидела к нему спиной, на корме, гребла во весь дух и, не оглядываясь, повторяла, как заклинание:
— Ты потерпи… Все будет хорошо — Жердь не давала Твердолюбу приподняться и выглянуть через борт, но, судя по журчанию и толчкам речных струй, лодка успела удалиться от берега почти на перестрел[48] и скоро должна была отдаться стремнине. В это время — гораздо скорей, чем хотелось бы беглецам, — сзади поднялся шум, над тихой водой полетели угрозы и бешеная ругань, а еще через некоторое время за кормой стали шлепаться стрелы. Резоуст с Росомашкой, у которых и так, кажется, гнулись весла в руках, еще удвоили усилия, поперхнувшаяся Бажана умолкла, перестав уговаривать Тверда чуть-чуть потерпеть, но стрелы падали все дальше, и вот лодку подхватила быстрина, и добрая Светынъ понесла своих детей на ладони прочь от врагов.
Тогда Бажана медленно разжала руки на веслах и обернулась к Твердолюбу, и тот увидел, что заставило ее замолчать. Считалось, что сольвеннские луки уступали веннским по силе и точности боя, но, видно, кто-то из ватажников дальше других пробежал по левобережному мелководью. Или просто оказался более искусным стрельцом. В груди у Бажаны торчала стрела, ударившая уже на излете, но много ли надо беззащитному девичьему телу? Изо рта Росомашки толчками выходила ярко-алая кровь и сбегала по подбородку и шее.
«Любый мой…» — одними глазами сказала Бажана. Ободряюще улыбнулась и стала тихо валиться прямо на ноги отчаянно забившемуся Твердолюбу…
…Большую лодку наполнили сухим хворостом так, что она осела в воде. Твердолюб уложил Бажану на самом верху, и отнятое у Серых Псов стало ей ложем и милодарами[49], а драгоценный наряд водительницы рода — уютным покрывалом. К корме берестяной лодочки привязали веревку, и двое мужчин, взявшись за весла, повели оба суденышка прочь от берега. Работали в удивительном согласии, так, словно давно знали друг друга. Потом Твердолюб высек живого огня[50], раздул факел, бросил его на хворост и перерезал веревку.