— Да, стало быть, не знаете, — пробормотал Савельев и после паузы добавил чуть громче: — Софья Дмитриевна сделала Федору Федоровичу инъекцию.
— Какую инъекцию?
— Ту самую, Петр Борисович.
Кольт медленно опустился на диван, посидел мгновение, тряхнул головой, вскочил и принялся шарить в карманах пиджака, искать сигареты. Нашел пустую пачку, скомкал, швырнул в угол.
— У нее не было препарата! Не было, ты понял? Все осталось там, на яхте! Как она могла вколоть ему? Что вколоть? Ну! Отвечай!
Савельев молча вышел из комнаты. Через минуту вернулся с сигаретами, протянул Кольту пачку.
— Иван Анатольевич, вероятно, не хотел вас заранее тревожить, — произнес он сонным мирным голосом и щелкнул зажигалкой, — у вас было важное совещание, а в двух словах все равно ничего не объяснишь.
— Ну, так объясняй в десяти, в ста словах. Слушаю тебя.
— Петр Борисович, вы не волнуйтесь. Я могу, конечно, объяснить вам в ста словах, но будет лучше, если Софья Дмитриевна сама расскажет. Там очень уж все сложно, запутанно. У вас наверняка появятся вопросы, а я вряд ли сумею ответить.
Кольт честно пытался сдержаться, но его колотила дрожь, и голос сам собой взлетал до невозможной громкости. Савельев смотрел на него сочувственно, и это было странно. Петр Борисович привык, что ребята из службы безопасности, отставные капитаны и майоры, вытягиваются перед ним в струнку, трепещут, говорят «есть!» и «так точно!», мгновенно выполняют любое приказание. Он хорошо им платил и считал, что каждый из них готов на все, лишь бы не потерять такую престижную и выгодную работу.
Савельев вел себя вовсе не по хамски, нет, он всего лишь не трепетал и не заискивал. Он говорил с Кольтом как с ребенком или как с больным. Никто никогда не позволял себе таких интонаций. Наверное, ничего страшного в этом не было, просто Петр Борисович не привык, к тому же слишком устал и нервничал.
— Так, подожди, — Кольт зажмурился и помотал головой. — Соня вколола старику препарат. И теперь остается только ждать. Сам старик знает об этом? Он согласился?
— Почти.
Это произнесла Соня. Она возникла неожиданно в дверном проеме, на ней был красный шелковый халат, который Петр Борисович подарил старику на День Победы. Очень дорогой халат, от «Дримоли». Агапкин тогда еще заявил, что эта роскошь напоминает ему сумасшедшего чекиста Кудиярова, и ни разу халат не надевал.
— Что значит — почти? Он был в сознании?
— Не совсем. Он говорил, но не со мной, а с Таней, — она зевнула и пригладила взлохмаченные светлые волосы, — я должна была решить за него. То есть он просил, чтобы решила Таня. Зайдите к нему, только тихо. Он спит.