Нугри перетащил мешок поближе к двери и сел около него. Мысли путались. Обрывками пролетала жизнь - сплошное мучение! Перед глазами мелькали Мимута, сын-писец, дети... О, как хотелось бы увидеться с сыном и детьми, пойти на могилу жены!
Потом представилась деревня - бедные хижины, оборванные, полуголодные женщины, нагие дети... И золото, сыплющееся из его мешка... Вот деревня становится богатой: возвышаются красивые домики, идут нарядные женщины, бегут веселые, сытые дети...
Нугри встал и ощупью направился к двери. И вдруг пошатнулся закружилась голова. Цепляясь за стену, он пытался итти. Желтые круги замелькали перед глазами. Он прислонился к стене - ноги подкосились.
Когда Нугри очнулся, он лежал на земле. В голове была тяжесть, есть уже не хотелось. Во рту пересохло, язык казался шершавым и лишним.
Нугри попытался встать, но голова опять закружилась.
- Неужели я так и не кончу работы? - с трудом выговорил он.
Кругом - темнота и молчание. Спит вечным сном гробница Рамзеса, тишина жадно глотает каждый звук. И нет надежды выбраться из каменной могилы; входы и выходы преграждены, чертог вечности крепко заперт хитрым царским писцом.
Так лежал Нугри, обессилев от голода. Смерть медленно приближалась. Но что такое смерть в сравнении с его подвигом? Он отдал свою жизнь, желая облегчить участь бедняков. Разве он виноват, что попытка его не удалась. Он сделал все, что в силах был сделать бедный каменотес. И так же поступили друзья, умирающие где-то в коридорах гробницы.
Долго лежал Нугри, - дней и ночей не было. Все стало темнотой, черной, как сажа. Только тишина назойливо звенела в ушах.
За несколько часов до смерти, когда он бредил, ему почудились два луча, блеснувших в темноте. Лучи исходили от женщины, подходившей к нему. Это была она, добрая жена и мать его детей, с любящим сердцем.
Со стоном он протянул к ней руки:
- Мимута, как я рад, что ты пришла за мною!