Он кашлял, и ему было совершенно безразлично, что со злостью в голосе отвечает ему Кормухин. Наверняка что-нибудь обидное. А чего еще ждать после «аминазина по утрам»?
Дотянувшись до пластмассовой урны – единственного, что в этом кабинете не было прикручено к полу, он поднял в знак извинения ладонь и проплевался в урну.
– Простите, Кормухин… – вытирая губы полой рубашки, выдавил Сашка. И тут же уточнил: – Это я про плев.
Кормухин брезгливо убрал со стола руки. Дождавшись, пока заместитель транспортного прокурора приведет себя в порядок, он скользнул рукой в портфель из плащовки – один из тех, что модны ныне у риелторов и банковских клерков, – и вынул из его внутренних складок диктофон. Так же молча поставил аппарат на столешницу, нажал кнопку воспроизведения, после чего откинулся боком к стене. В кабинете для допросов следственного изолятора откинуться назад нельзя. У табуретов нет спинок. Даже у тех, которые стоят за столом.
– Как мне помочь Кускову? Понимаете, Александр Иванович, это друг мой, кореш мой по детству. У меня сердце на куски разрывается от боли. – Этот голос показался Сашке очень похожим на голос того, чье сердце ныне было разорвано без всяких аллегорий.
– Как подумаю, что я – здесь, а он – там…
– А вы поменьше об этом думайте. – Этот голос Пермяков узнал сразу. Он стал догадываться об этом еще тогда, когда было произнесено имя. Однако «Александр Иванович» не «Владислав Аристархович». Могла быть и ошибка. Но она не состоялась. Из динамика диктофона до Пермякова доносился его собственный голос.
– Я ни спать, ни есть не могу.
– Надо себя заставлять. И все в порядке будет.
– Да в каком порядке, Александр Иванович?! Виталий на тюрьме гниет, а ему еще и «мокруху» шьют! Это – порядок?!
– «Шьют» – это, очевидно, ко мне? Уважительно, да?
– Вырвалось, – виновато признался голос Рожина.
– Так ворота покрепче закрывайте, – посоветовал голос Пермякова. – Чтобы ничего не вырывалось. Чего вы от меня хотите?
– У Виталия здоровье плохое. Он на тюрьме загнется. Вы это понимаете?
– Это у него со здоровьем плохо? – изумился голос Пермякова. – А мне рассказывали, что в него запросто вливается литр водки, после чего он танго в бескозырке танцует, на машине летает, а также экстремальными видами спорта в компании милиционеров занимается.
– А-а-а! – обреченно возразил голос Рожина. – В каждом домике свои гномики. Это сдуру, после водки. А так он весь болен. Почки, печень, опорно-двигательный аппарат…
– Уважаемый, у меня дел, помимо Кускова, – выше крыши. Если у вас все, то прошу откланяться и оставить меня в моей прокурорской тоске.